Расстроенный, я снова откинулся на подушку, и немного погодя мой мозг услужливо заработал. Ничего, на свете немало других красоток. Разнообразие придает жизни остроту, и смена декораций сулит новые приятные переживания. А вообще эта болтовня, что Берта будет верной женой, – смех, да и только.
И я снова заснул.
За поздним ужином я прочел некролог о Хэмеле в “Парадиз-Сити геральд”. Сообщения о его самоубийстве поместили на первой странице. О предсмертной записке не упоминалось. Видно, Мэлу Палмеру удалось ее припрятать. В статьях были какие-то намеки насчет того, что Хэмел переутомился и впал в депрессию. Его жена слегла от горя, а интервью деятелям телевидения и журналистам дал ведающий всеми формальностями Палмер, специально выйдя к шлагбауму. За шлагбаум не пропустили никого. Я представил себе, каково пришлось Майку О'Флаэрти, наверное, он такого в жизни не переживал. Палмер сделал краткое заявление. Миссис Хэмел никаких интервью давать не будет.
В ресторане вокруг меня только и говорили, что о смерти Хэмела. Итог подвела какая-то горластая дама:
– Что ж, если человек пишет такую грязь, он уж точно с приветом. Я говорю про все эти его постельные сцены. И слава Богу, что он умер!
Мне хотелось рассказать ей, как она ошибается, но я воздержался. И с грустью подумал о Хэмеле. Мне он нравился.
Ближе к половине двенадцатого я поехал в Парадиз-Ларго. Подъехав к шлагбауму, я увидел с десяток людей, они расположились на траве у дороги, курили и разговаривали. Акулы пера знают свое дело!
Из сторожки вышел О'Флаэрти.
– Ну, брат, – посочувствовал я ему. – Вижу, у тебя тут весело! Он усмехнулся:
– Да уж! Мимо меня никто не пройдет. Никто и не прошел. Так я и сказал Лепски. – На луноподобном лице О'Флаэрти выступил пот. – Ну и дела!
– И не говори! – Я подождал, пока он поднял шлагбаум, и, провожаемый завистливыми взглядами, поехал к дому Хершенхаймера. Меня впустил Карл.
– Слушай! – воскликнул он. – Старик совсем спятил!
– И что?
Карл усмехнулся:
– А ничего. Джервису не дал даже прилечь. Напусти-ка на себя деловой вид. Я уже сыт по горло. Пока.
Когда мы расстались, я вошел в коттедж, увидел поджидавшие меня бутерброды и уселся за стол. Мне не терпелось узнать, что происходит через дорогу. Интересно, Палмер все еще суетится там?
Как только я принялся за бутерброды, появился Джервис. Я сразу увидел: на нем лица нет.
– Мистер Андерсен, я не смогу заснуть, пока не поговорю с вами.
– Что-то не так?
– Увы. – Джервис подошел к столу и опустился на стул. – Ну и день выдался! Мне пришлось дать мистеру Хершенхаймеру успокоительного. Сейчас он спит.
Я жевал третий бутерброд.
– Что же случилось?
– Мистера Вашингтона Смита и его жену уволили.
Меня эта новость не удивила. В ней был свой резон. Если знать то, что знал я, то и дураку ясно:
Смит с женой опасны для Поффери, который прятался в доме.
Но я сделал удивленное лицо:
– Уволили?!
– Да! – Вид у Джервиса был совсем несчастный. – Мистер Палмер объявил им, что они должны уехать немедленно. Им не дали даже упаковать вещи. Ужасно! И это после пятнадцати лет верной службы! Правда, им заплатили жалованье за год. Мистер Палмер объяснил, что это миссис Хэмел настаивает, чтобы они уехали. Он был с ними очень деликатен. Видно, и сам потрясен.
– Лихо! – сказал я.
– Мне будет очень не хватать мистера Смита. Уму непостижимо! Ведь мистер и миссис Смит содержали дом в безупречном порядке.
– А про миссис Хэмел что-нибудь известно?
Джервис пожал костлявыми плечами. По выражению его лица было ясно, что Нэнси Хэмел лишилась его расположения.
– Мистер Смит даже не смог попрощаться с ней. Все произошло так внезапно.
Я взял еще один бутерброд. На этот раз с кусочками краба, сдобренными майонезом.
– И кто же теперь будет вести хозяйство?
– Вот этого-то ни я, ни мистер Смит не понимаем. Мистер Палмер сказал мистеру Смиту, что до отъезда миссис Хэмел за домом будет присматривать Джош Джонс. Она намерена сразу после похорон продать и дом и участок.
– Джош Джонс? – Я сделал вид, что не понимаю. – Кто это?
– Он рулевой на яхте у миссис Хэмел. – Джервис опустил глаза. – Это плохой негр.
– А мистер Палмер еще там?
– Он уехал, как только удалились полицейские.
Теперь у меня были все необходимые сведения. Мне хотелось, чтобы Джервис ушел и не мешал мне. Я сказал ему, что у него усталый вид. И заверил, что буду на месте, если вдруг ему понадоблюсь. Он понял меня и удалился в дом. Выждав минут пять, я поспешил к воротам и взобрался на дерево.
В гостиной у Хэмелов горел свет, но занавески были задернуты. Я представил, как за этими занавесками сидят Нэнси и Поффери – строят планы, что делать с деньгами, когда Нэнси их унаследует. Прислонясь спиной к стволу, я сидел и ждал, не сводя глаз с дома Хэмелов.
Ничего не происходило.
Через час свет в гостиной погас, но вспыхнул в дальнем конце здания. Что там? Спальня Нэнси? Потом я услышал шум приближающейся машины. Наклонившись, я увидел, что у ворот Хэмела остановился автомобиль. Из него вышел Джош Джонс, нажал красную кнопку и подождал. Ворота открылись. Он снова сел за руль и повел машину по аллее. Ворота автоматически закрылись.
Когда он остановился, над входной дверью зажегся свет, и она распахнулась.
В проеме двери показался Поффери!
Ошибиться я не мог: это был он, широкоплечий, плотно скроенный. Джонс что-то крикнул ему, и свет над дверью погас. Я напряженно вглядывался в темноту, но смог различить только силуэт машины.
Потом в гостиной за занавесками снова зажегся свет.
Все также прислонившись к стволу, я ждал. Прошло несколько минут, и свет зажегся в комнате, соседней с комнатой Нэнси. Я продолжал ждать. Время тянулось медленно, наконец свет погас везде.
Я слез с дерева и вернулся в коттедж. Джервис оставил на столе бутылку шотландского виски. Я налил себе, выпил и сел.
И тут мне в голову пришла блестящая мысль. Временами меня даже самого удивляет, как быстро соображают мои мозги, если дело касается денег.
Миллион долларов!
«Барт, дружище, – сказал я себе, – ведь этот миллион ждет тебя совсем близко – через дорогу. Сыграй правильно – и миллион твой!»
Через дорогу, в доме Хэмела, прячутся двое террористов. Один из них унаследует состояние Хэмелов. Я не знал, сколько получит наследник, но если учесть, что книга Хэмела должна принести, грубо говоря, одиннадцать миллионов, то всего миллионов на кону должно быть не меньше двадцати.
