— Привет, ты, должно быть, Мартин Поркер, — исторгла арт-администраторша, опознав своего собеседника по громадному животу. — Меня зовут Эмма Карьер.
— Привет, — откликнулся учитель. — Присаживайся. Боюсь, я слишком проголодался, чтобы дождаться тебя. Мы вчера вечером бухали, так что я едой борюсь с похмельем. Проснулся поздно, на завтрак успел съесть только восемь «витабиксов»[56].
— Не обращай на меня внимания, — учтиво ответила Карьер, опускаясь на стул. — Я не голодна, и есть не буду. А собиралась я обсудить с тобой Неоизм.
— Ах, Неоизм, — тявкнул Поркер. — Это была страшная ошибка. Никто на нём так и не сделал денег. Я потратил целых пять лет, на пределе работая в этом движении, и в результате оказался учителем в этом второсортном художественном заведении. Теперь я делаю большие экспрессионистские полотна. Я многому научился у своих студентов, некоторые из них получают неплохие деньги, производя подобные работы для лондонского рынка.
— Если ты больше не делаешь работ в стиле Неоистов, — робко предложила Эмма, — может, у тебя остались старые материалы, которые ты мне покажешь?
— Не-а, — взвизгнул Мартин. — У меня не осталось ничего. На прошлой неделе я расчистил чердак. Сэр Чарльз Брюстер заплатил пять штук за всё скопом. Я считаю, что мне повезло получить за них хоть что-нибудь. Никто не интересуется Неоизмом, и я уже хотел выкинуть всё на помойку.
Сердце Эммы опустилось. Если бы арт-администраторша чуть быстрее взяла со старта, она могла бы перехватить у сэра Чарльза эту уценённую золотую жилу. Руководитель «Проекта Прогрессивных Искусств» наверняка сделает на этой покупке громадные деньги. Однако Карьер до сих пор считала, что из Поркера можно извлечь выгоду.
— Если ты подготовишь новые работы в стиле Неоистов, — предложила Эмма, — я устрою тебе индивидуальную выставку в «Боу Студиоз».
— Посмотри, где я оказался благодаря Неоизму! — закричал Мартин. — Если бы в восьмидесятые я был чуть-чуть циничнее, я бы не стал учителем в этом говённом колледже!
— Во всём есть свои хорошие стороны, — попыталась уговорить его Карьер. — В конце концов, готова спорить, среди твоих студентов хватает прелестных юных девушек!
— Юные! — хрюкнул Поркер. — Половозрелые дылды! Я всегда мечтал работать с детьми!
На этом Карьер извинилась и ушла. Она встречалась со многими больными ублюдками, но экс-Неоист был бесподобен. Истории о том, как Поркер отчаянно пытался устроиться работать бэбиситтером, оказались правдой! Карьер не собиралась приобщаться к высокопробным вариантам гадких фантазий извращенца. Она настаивала на поддержании определённых стандартов!
Проведя время в Чайных. Комнатах, очертив рамки будущих методов манипуляции членами Фронта Семиотического Освобождения, Карен Элиот привела Джонни Махача назад к себе домой в Блумзбери. Потом арт-звезда почти час показывала скинхеду свою громадную коллекцию фотографий ребят, которых она избивала, порола и подвергала всяческим унижениям.
— Какого хуя эти чудики дали тебе фотографировать их, связанных и голых? — благоговейно спросил Джонни.
— Им самим это нравится, — объяснила Карен. — Тебе тоже понравилось бы, если бы ты смог преодолеть свой комплекс мачо.
— Да чтобы я позволил себя связывать? — парировал Ходжес. — Хуй его знает, какие пытки ты придумаешь, надо умом тронуться, чтобы разрешить тебе такое.
— В конце концов ты согласишься, — засмеялась Карен. — Я хорошо знаю твой тип. Ты пограничный мазохист, не способный никому признаться в своих истинных чувствах. Вот почему ты образом мачо-скинхеда прикрываешь желание оказаться под каблуком сильной женщины!
— Хватит трепаться! — хрюкнул Ходжес. — Мне просто нравится, когда во внешности сочетаются красота и жёсткость.
— Не-а, — возразила Элиот. — Твоё восприятие одежды сложным образом связан с сексуальностью. Ты культивируешь в одежде мужественность, надеясь, что это замаскирует твоё желание носить короткие юбки и высокие каблуки!
— Меня уже достал этот спор! — объявил бутбой. — Давай поговорим о чём-нибудь другом.
— Хорошо, — уступила арт-звезда. — Давай обсудим Неоизм.
— Ладно, — согласился Ходжес.
— Забавно, — заметила Карен, — до сих пор ты всегда говорил, что от Неоизма тебя тоска берёт.
— Это правда, — убеждённо объявил Джонни. — Я считаю, что Неоизм сосёт, всё, что меня интересует, это деньги, зарабатываемые в арт-мире. Как мне стать популярным художником?
— Самый простой способ заработать на искусстве, — прогудела Элиот, — это работать на административном поприще. Большая часть художников — финансовые неудачники. Так называемых талантов сейчас в избытке, и коллекционеры могут выбирать, кому платить.
— Но у тебя же получилось? — спросил Ходжес.
— Конечно, — крякнула Карен, — но я исключение, доказывающее правило. Обычно художники или бедны, или унаследовали состояние. Они пашут на систему галерей, потому что заглотнули миф, мол, гений должен быть творчески невоздержан! Некоторые даже считают, что социальный статус — достаточное вознаграждение за их работу. Правда, надо признать, такие обычно приходят из богатого окружения, у них не бывает пусто в кармане!
— Ты хочешь сказать, что как художник я денег не заработаю? — хрустнул скинхед.
— Не то чтобы ты не мог заработать, — проскрежетала Элиот, — просто это очень и очень сложно.
Бунтыч засёк Марию Уокер, проталкиваясь по Крисп-Стрит-Маркет. Она была рада видеть его, и буквально через пару фраз выяснилось, что вечером они оба свободны. Скинхед согласился проводить доктора в многоподъездный дом в нижнем конце Вайолет-Роуд.
— Мило, — заметил бутбой, развалившись на чёрном диване.
— Хочешь чаю? — осведомилась Мария. — Или сразу перейдём к сексу?
— Давай ебаться, — решил Бунтыч.
— Встань и повернись, — приказала Мария. Когда Бунтыч выполнил, она добавила: — Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя прекрасная попка?
— Нет, — нервно засмеялся скинхед.
— Я хочу, чтобы ты снял штаны и трусы, — выпалила доктор.
— Зачем? — спросил бутбой.
— Просто сними, — прокудахтала Мария. — Дай взглянуть на твои булочки. Ох, какие милые, просто созданы для порки!
— Всё-таки ты извращённая сука, — гоготнул Бунтыч.
— Есть такое дело! — хихикнула Уокер.
Доктор подошла сзади к скинхеду. Одна её рука прокралась по животику Бунтыча и принялась играть с его вставшим хуем. И тут же Уокер загнала указательный палец в анальное отверстие бутбоя. Бунтыч повернул голову, и Мария поцеловала его в щёку. Безумные мысли носились в голове доктора. Уокер тошнило от собственного бойфренда, он слишком напрягался, чтобы дать ей возможность попользоваться секс-игрушками, которые она накупила в Сохо, и они теперь лежали, забытые, в серванте в спальне.
