— Любовь! Кто может быть в ней уверен? — заговорила она насмешливым тоном, в котором сквозило сомнение. — И что это вообще значит? — Затем добавила уже серьезно: — Что такое любить? А, Ева? Ты уверена, что понимаешь? Ты никогда не сомневаешься? Ты точно знаешь, когда любишь, когда нет? Можно ли быть в этом уверенным? А как узнают об этом другие? Уверены ли они, что то, что с ними происходит, означает любить? Не закрадывается ли у них сомнение, что им," скажем, просто не хватает кого-то? Нам так нужно, чтобы рядом с нами кто-то был! Слишком много тут намешано всего, и в том числе заинтересованности, выгоды, так что неизвестно, когда это настоящее чувство. Настоящее должно быть бескорыстным и полностью направлено на объект любви, на его жизнь, его свободу. Мне часто приходит в голову, что женщина, будучи замужем, могла бы одарить такой любовью еще одного мужчину, с которым им не судьба быть вместе.
— Ты хочешь сказать — любовника? — спрашивает Мелюзина.
— Не обязательно. Хотя это может быть и любовник, можно ведь влюбиться после свадьбы, а сил и времени не хватает… В таком случае есть шанс испытать настоящую любовь, я имею в виду такую, которая ничего тебе не дает в материальном плане, которая и от тебя ничего не требует. Только само чувство. Женщина говорит: «Я тебя люблю», и все.
— Ты думаешь, так бывает? — спрашивает Ева.
— Где ты только набралась таких мыслей! — удивляется Мелюзина.
— Они сами собой явились, — отвечает Луиза.
— Ты всегда задавала себе слишком много вопросов! Никогда не переставала думать. И ты права, — задумчиво говорит Мелюзина и едва слышно, словно про себя, добавляет: — Это необъяснимо: есть те, кто довольствуется жизнью как она есть, и те, кто задается вопросом, что это такое.
— Я слишком много выпила. Не нужно было, с возрастом я перестала выносить алкоголь, — признается Луиза.
Она расстроена, что теперь у нее кружится голова. Хотелось как-то соответствовать праздничному настрою других. Но почему праздник не может обойтись без алкоголя?
— Почему? Потому что от вина повышается тонус. Ведь других поводов смеяться не так уж много!
У каждой из них было о чем забыть. У всех, кроме Марии. Ева плохо жила с мужем, у Мелю жизнь прошла даром, у Луизы не было детей, Пенелопа была одинока… «Бог ты мой, — подумала Луиза, — всегда что-нибудь да не так». Не превращался ли их разговор в болтовню полупьяных баб? Луиза пыталась найти ответ, что же такое «любить»: испытывать непреодолимое влечение? Желать дотронуться? Стать вместе? Иметь детей? Жить вместе? Страдать ради?
— О чем ты задумалась? — спросила Мария.
— Ищу определение глаголу «любить». — И повторила ход своих мыслей.
Мелюзина с Евой, а затем и Мария слушали ее перечисление, сидя кружком возле буфета с тартинками.
— Считаться с?.. — подсказала Мелюзина.
— Рассчитывать на?.. — предложила Ева. — Не бороться с?..
— Быть в ослеплении? — добавила Луиза.
— Не пережить смерти другого? — несколько секунд спустя снова предложила Луиза.
— Ждать? — проговорила Мария.
— Только и делать, что ждать? — дополнила Луиза.
— Желать его любви? — проговорила Ева.
— Желать ему добра? — добавила Мария.
— Забывать о себе? — предложила Мелюзина.
— Проникнуться другим? — подсказала Мария.
— Неплохо, — одобрила Луиза. — Я бы сказала так: оторваться от себя.
Грусть делала ее мягкой, тихой, сдержанной, словно лесная травка-муравка, которую не замечаешь.
— Ну так как же? Любящие мы или нет? — спросила она у всех и прежде всего у себя.
— Я - очень, — тут же выпалила Мария.
— Пусть так. А я нет, — призналась Луиза.
— Я не знаю, — ответила Мелюзина.
Ева ничего не говорила, а про себя подумала: «Конечно, нет».
— Ладно, кому вина? — спросила Луиза.
— Мне, — раньше всех отозвалась Мелюзина.
— Тебе не кажется, что с тебя уже хватит? — забеспокоилась Луиза. — Это не очень хорошее вино, тебе станет плохо.
— Плевать мне, ну станет. Дальше что? Ну лягу. Чем мне еще заниматься? Нечем. Никто меня не ждет, даже я сама! Поезд ушел. Ничего не вернуть. Да, я пью, я алкоголичка и не скрываю этого, а предпочитаю прямо заявлять и не слышать, как об этом шепчутся за моей спиной. Теперь уже ничего не изменить, я и не подумаю делать никаких усилий, не стану исправляться, я и так была слишком послушна, это меня и сгубило.
— Ты что, не любишь Гийома? — спросила Мария у Луизы.
— Не так, как можно было бы.
— Откуда тебе это известно?
— Известно. Я стараюсь забыть об этом, делаю вид, что это мне неизвестно, но какая-то частица меня об этом знает.
— А почему ты его не любишь?
— Знаешь, сколько стоит любить мужа?!
— Нет, не знаю.
— Очень дорого. — И, секунду поколебавшись, добавила: — Это стоит всей жизни.
Мария на мгновение замерла: а ведь свою жизнь она беззаветно посвятила мужу.
— Все равно приходится ее кому-то отдавать, — проговорила она.
IV В РАЗГАР ВЕЧЕРИНКИ1Женская компания была вся в сборе, кроме Бланш. Речь зашла о ней, потому как тут было о чем поговорить: Бланш не была баловнем судьбы. И хотя принято считать противоположное, радость разделяется меньше, чем горе. Может, они только назывались ее подругами, а вовсе ими не были, раз могли обсуждать перипетии ее жизни в ее отсутствие? Как бы то ни было, Ева была самой страстной собирательницей всевозможных секретов и тайных признаний оттого, что была злой, а злой была оттого, что не была счастлива. Развод Бланш позволял ей легче переносить свои семейные неурядицы: у нее все же еще был муж, внешне все как у всех, и ничто не было потеряно окончательно.
— Ни разу не довелось видеть Бланш с тех пор, как она затеяла развод. Как она? — спросила Ева, делая вид, что беспокоится.
Есть такие женщины: кусая, они улыбаются. Она подводила к разговору о разрыве Бланш и Жиля. Одна Луиза распознала ее лицемерие.
— Бланш очень загружена на работе, — проговорила Мелюзина.
Луиза закусила губу: ага, сработало, Ева получит, чего добивается. Привычка говорить о других в их отсутствие не минует никого: все втягиваются в разговор без дополнительных упрашиваний. Конец чьей-то любовной истории неизбежно подлежит обсуждению. Друзья в смятении, связи рвутся, выявляются симпатии и антипатии, один из супругов оказывается брошенным, кому-то приписываются ошибки, кого-то считают невиновным. У дружбы свои взгляды. И свои зеркала. Друзья, задумавшись над чужим горем, спрашивают себя: а на что похожа их собственная любовная история? На чем она держится? Не рискуют ли они сами попасть в подобную ситуацию? Начинают оценивать состояние собственной семьи. Подобно тому, как смерть нам напоминает, что никто не вечен, конец чужой любовной истории заставляет оценивающим оком окинуть свою: не хрупка ли? возможен ли крах? выполняются ли клятвы в вечном чувстве? какие трудности одолевают? Для каждого это было Божьим судом чужой любви. Образовывалось некое сообщество бывших возлюбленных наряду с сообществом любящих, и одна погибшая любовь могла перевесить на чаше весов многие другие.
