«К черту муки!» — он зашагал к лестнице.
Райна считала, что ей крепко повезло: с прошлого ужина она не видела Максена. Девушка опустилась на колени на полосатую перину и, наклонившись, ухватилась за ее дальний конец. Откинувшись назад, она потащила его и, покачнувшись, попыталась встать. Это ей не удалось, и тогда саксонка сделала вторую попытку. От усилия ткань треснула, и Райна, окутанная облаком перьев, потеряла равновесие и упала на пол. Ягодицы зашлись от боли, и девушка вскрикнула. В довершение ко всему перина упала на нее сверху. Слава Богу, что никто не видел, в каком глупом положении она оказалась. Райна с трудом перевернулась, став на колени, и, упираясь ладонями в пол, выбралась из-под перины.
В воздухе летали перья и пух, так и норовившие забраться в нос и в рот. «Фу!» — брезгливо выплюнула она перышко, залетевшее ей в рот.
Смех, грохнувший над ее головой, заставил саксонку вздрогнуть и застыть от ужаса при виде ног, обутых в сапоги. Не юркнуть ли ей в спасительную сень перины? Но это было бы еще смешнее. Оттолкнув от себя перину, виновницу ее позора, девушка встала и взглянула на Максена.
Таким она его еще не видела и не знала. Перед ней стоял человек с искрящимися от веселья глазами, улыбающимся ртом с белоснежными зубами. Оказывается, он умеет от души смеяться. Норманн казался намного моложе, чем обычно. Он был красивее и доступнее. Она откровенно любовалась им, не испытывая в эти минуты никаких других чувств, кроме восхищения. Не такого ли Пендери она ждала и искала, человека, открывшего, наконец, свое лицо, постоянно спрятанное под маской гнева и мести.
Рыцарь перестал смеяться, но глаза по-прежнему искрились весельем.
— Здорово это у вас получилось, Райна Этчевери, — с трудом выдавил он из себя.
Оглядев себя, девушка пришла в ужас — она была вся покрыта пухом и перьями. Ладно. Зато ей все-таки удалось увидеть смеющегося Максена Пендери.
— Я думала, вы уже уехали, и решила перевернуть и выбить вашу перину.
Протянув руку, рыцарь снял с ее волос целую горсть перьев, а она от этого прикосновения замерла в каком-то сладком томлении.
— Я тоже думал, что уехал, — улыбаясь, отвечал он, — но что-то заставило меня вернуться.
— А что именно?
Он провел перышком по ее нежному подбородку и шее, остановился у ключицы:
— Вы.
— Я… не понимаю, — прошептала она, хотя на самом деле все прекрасно поняла.
— Нет, понимаете. Я возвратился, чтобы получить то, в чем так долго отказывал и себе, и вам. — Максен окинул ее страстным взглядом и усмехнулся. — Хотя мне кажется, можно было бы выбрать более подходящее время.
В душе Райны шевельнулась надежда. Неожиданно для самой себя она коснулась его подбородка:
— Мне нравится такой Максен.
Его глаза загорелись, но тут же потемнели.
— В сравнении с чем?
— В сравнении с тем жестоким человеком, который заставил меня поверить, что я стану свидетельницей казни.
Ему захотелось убедить ее, что он вовсе не бессердечный, жестокий хищник.
— Это была проверка, Райна.
Она нахмурилась:
— Проверка?
— Да. Я полагал, что вы перед лицом смерти, грозящей вашим соотечественникам, назовете мне имя убийцы Томаса.
— Я его не знаю.
Норманн кивнул:
— Я это уже понял.
«Разве это не жестокость? — подумала Райна, глядя в его вновь просветлевшие глаза. — Только проверка? Да, проверка, вызвавшая во мне приступ бешеного гнева».
Может, Максен и сам не знает этого, но ей все же удалось достучаться до его сердца. В ней вновь зажглась надежда:
— Спасибо вам.
— За что?
— За то, что сказали мне правду, и за то, что подарили жизнь саксам.
Рыцарь подошел поближе.
— Я уверен, это ошибка, о которой еще пожалею.
Словно невидимая и глухая стена выросла перед Райной. Ей стало душно.
— Надеюсь, что нет.
Он долго и изучающе смотрел на нее, и в глазах девушка прочла то, о чем Максен уже говорил ей и на что дождался от нее ответа. Разволновавшись, она отвела глаза:
— Мне нужно идти к себе.
Рыцарь приподнял ее подбородок.
— Сдадитесь вы на милость победителя, Райна? — тихо спросил он.
Пендери говорил так, будто речь шла о битве не на жизнь, а на смерть, и если она не сдастся, то ее ждет участь рыцаря, не пожелавшего просить пощады.
Она впилась взглядом в губы Максена, и ей хотелось сказать то, чего он так ждет. Она хотела его, но уступить ему сейчас — это непростительная ошибка, о которой она будет сожалеть всю жизнь.
— Нет, милорд.
Он коснулся уголка ее губ.
— Я могу заставить вас изменить свое решение.
Это он вполне способен сделать, но он возьмет только тело, а не душу.
— Я уже решила и от своего не отступлю.
Рыцарь глубоко вздохнул. Казалось, он смирился с поражением, но внезапно прижал Райну к себе и впился губами в ее губы.
Поцелуй затянулся надолго, и она, протрезвев, попыталась отстраниться.
Она уперлась руками в его плечи и старалась оттолкнуть его.
— Отпустите меня.
Максен и не думал внять ее просьбе. Он еще крепче прижал к себе девушку, еще сильнее впился в ее губы, но потом резко оттолкнул ее.
— Это ускорит мое возвращение, — сказал он. Стальные доспехи скрыли напрягшееся тело. Райна провела по губам, прикрыла рот ладонью и вскинула голову.
— Пусть Бог ускорит его, — проговорила саксонка с каким-то лукавством.
Хитро улыбаясь, рыцарь проводил ее и вернулся во двор. Все рыцари были готовы в путь и ждали у своих коней. У его здоровенного жеребца стоял Гай.
Оруженосец опасливо отскочил в сторону и подошел, когда хозяин уже был в седле.
— Поводья, милорд…
Приняв их, рыцарь взглянул на Гая:
— Этчевери остается на твоем попечении. И Райна. Береги их.
Не дожидаясь ответа, норманн пришпорил коня и поскакал, чувствуя на своей спине взгляды двадцати пар глаз. Воины, видимо, считали его сумасшедшим. Может, он в самом деле безумен?
Как ей вернуться к своим соплеменникам? Возможно ли примирение с ними? Ведь, кажется, ничто теперь не мешает? Все эти дни она не решалась приблизиться к ним, боясь навлечь на них и на себя гнев Максена, и лишь издалека поглядывала, как шло строительство крепостной стены. Саксам приходилось много и тяжело работать, а силы им давало обещанное вознаграждение — свобода.
