Прежде чем показаться на глаза, Эллиот остановился, поправил галстук, завязанный с точно рассчитанной небрежностью, и кончиками пальцев вытянул на лоб черный блестящий локон. Приведя себя в порядок, он направился прямо к открытой двери в комнату Харриет.
– Куда ушла мисс Мосли? – Харриет показалось, что она услышала в его голосе раздражение.
– Я думала, вы разминулись с ней на лестнице, мсье. Она вышла минуту назад.
Эллиот нахмурился и всмотрелся в коридор. Харриет прижалась спиной к стене и сильно зажмурилась, словно это могло сделать ее невидимкой. Его шаги направились к лестнице.
Слева от нее был поворот в коридоре и всего несколько футов до обгоревших остатков старой лестницы. Оттуда тоже слышались шаги. Харриет медленно повернулась. Шаги становились все громче, словно кто-то приближался к ней. Харриет задержала дыхание и почувствовала изменения в воздухе. Вдруг резко похолодало, а потом температура поднялась до удушающей жары. Харриет, нахмурившись, сделала шажок в сторону сгоревшей лестницы не в силах вспомнить, было ли здесь так жарко в прошлый раз. Со лба скатилась капелька пота и защекотала ухо. Харриет вытерла ее. Шаги стихли.
Харриет пронизала дрожь. Она приготовилась к новой встрече с человеком с темными волосами и холодным взглядом, но никто не поднимался из черного провала. Харриет подобралась еще ближе к прогоревшим половицам. Она ничего не увидела в темноте, но ей показалось, что из провала дует горячий ветер.
Харриет прижала руку ко лбу, недоумевая, что за безумие ею овладело. Потом опустилась на колени, наплевав на слой сажи и пыли, покрывавший пол, вцепилась в края дыры и всмотрелась в темный провал.
Сначала она почувствовала запах гари и сморщила нос, а через мгновение дым ударил в лицо. Он заклубился в темноте, заполнившейся горестным шепотом, и повалил из дыры в полу. Огромное облако почти черного дыма с такой силой ударило Харриет, что она упала на спину, ударившись ребрами о половицы – аж кости затрещали. Глаза наполнились слезами, но Харриет быстро вытерла их и увидела, что за облаком дыма – таким густым, что его можно было потрогать, – возникли языки пламени.
Задыхаясь в ядовитом воздухе, Харриет поползла прочь от огня и встала на ноги. Она отчетливо услышала треск пламени, пожирающего дерево, повернулась и побежала, крича во все горло:
– Пожар! Все на улицу!
Харриет колотила ладонью в двери, не зная, кто остался ь комнатах. Она ощущала спиной жар пламени, краем глаза видела оранжевые языки, ползущие по стенам и потолку.
Дверь Лиззи резко распахнулась, и на пороге появилась Беатрис.
– Что слу?..
– Выходите! – Харриет схватила ее за полный локоть и вытащила из комнаты. – Скорее, Лиззи! – велела она, увидев мисс Пруитт. – Пожар разгорается быстро.
– Какой пожар? – начала было Лиззи, но Харриет не стала слушать ее бессвязный лепет.
Она толкнула Лиззи к матери и потащила их по коридору. Теперь она не стучалась, а просто распахивала двери, чтобы убедиться, что на этаже никого не осталось. Джейн стояла в дверях ее комнаты. Харриет схватила горничную за запястье и тоже потащила за собой. Она боялась, что огонь охватил подол ее платья, так жарко было за спиной.
К тому времени как они добрались до лестницы, Лиззи и ее мать уже бежали. Джейн, быстро спускаясь вниз, бормотала по-французски какую-то молитву, Харриет бежала за ней.
Внизу Беатрис натолкнулась на Байрона Эллиота. Их крики и беготня привлекли к лестнице почти всех обитателей дома.
– Там пожар, – задыхаясь, сказала Харриет.
Латимер подошел к женщинам, перевел взгляд с Харриет на лестницу и начал подниматься вверх.
– Туда нельзя! – схватила его за рукав Харриет, но он стряхнул ее руку, а подошедшая леди Крейчли обняла ее за плечи.
Только когда Латимер поднялся наверх и исчез из вида, Харриет сообразила, что больше не чувствует запаха дыма. Она глянула на Лиззи и ее мать. Элиза мягко улыбалась, но Беатрис уставилась на Харриет как на сумасшедшую.
Латимер, громко топая, спускался вниз. На полпути он остановился и устремил свой взгляд на Харриет.
– Никакого пожара нет, – произнес он.
Глава 24
Элиза Пруитт дожидалась возвращения Бенедикта у подножия лестницы. Она сидела, аккуратно скрестив руки на коленях и с такой прямой спиной, что он понадеялся – Лиззи сидит здесь не слишком долго, иначе могло наступить серьезное переутомление.
– Мистер Брэдборн! – Она мельком глянула на свертки в его руках и встала, не дожидаясь, пока он закроет дверь. – Боюсь, с Харриет что-то случилось.
Бенедикт положил свои вещи на стол и уже снимал пальто, но, услышав слова Лиззи, замер. Он пристально вгляделся в ее лицо, пытаясь прочесть по ее лицу, что еще произошло за время его отсутствия. В мыслях пронеслись образы стрел и незнакомцев в капюшонах из мешков, и Бенедикт почувствовал, как все в груди сжалось.
– Что именно? – спросил Бенедикт отрывисто и требовательно, как нередко обращался к головорезам на лондонских улицах. – Она ранена?
– Этого я сказать не могу, сэр. Похоже, она чего-то здорово испугалась. Я хотела ее проведать, но она заперлась в своей комнате и не отвечает на мой стук.
Бенедикт, не дожидаясь, пока Элиза договорит, помчался вперед, споткнувшись на лестнице и перескакивая через две ступеньки кряду.
– Что ее напугало? – крикнул он, обернувшись.
– Пожар, – ответила Элиза. Она шла за ним, поднимаясь по лестнице очень чинно. – Она решила, что в особняке начался пожар. Колотила во все две; вытащила из комнаты мою мать и меня, заставила нас спуститься вниз, в безопасное место. С ее стороны было очень порядочно позаботиться обо всех. – Бенедикт остановился наверху и посмотрел на Элизу. Та покачала головой. – Но никакого пожара не было.
Бенедикт нахмурился.
Элиза вспыхнула и отвернулась.
Он подошел к двери Харриет и не мешкая взялся за ручку.
– Харриет, это Бенедикт. Я вхожу.
В комнате царила мешанина различных черных оттенков – мебель словно собрала все темные тени в помещении с задернутыми шторами. В открытую дверь падал конус света, прокладывая дорожку к кровати. Харриет вздрогнула и повернулась на другой бок, лицом к стене.
За тот краткий миг, пока она не отвернулась, Бенедикт успел разглядеть ее бледные щеки и покрасневший нос. Это было лицо женщины, старавшейся не плакать, и оно совсем не подходило Харриет – и не понравилось Бенедикту. Харриет была женщиной, привыкшей к шуткам, сохранявшей невозмутимость в присутствии чересчур заботливых матерей и вооруженных мужчин. Подумать только, как она расстроилась. Сердце Бенедикта болезненно сжалось.
Он закрыл за собой дверь, но прежде успел увидеть возле кровати открытый саквояж, из которого вываливалось шелковое платье. Тиски на сердце сжались еще сильнее.
