Поэтому ты вытащил руку, и это оказалось очень хорошей идеей, потому что именно в этот момент в комнату зашла Марджори. И, должно быть, оба бы выглядели виноватыми, потому что, посмотрев на тебя, она в шутку прикрикнула:
— Чем это вы тут занимаетесь? Вид как у застуканных на месте воришек!
Но прежде чем ты успел ответить, она продолжила, но на этот раз обращаясь к Кассандре:
— Ты снова разболтала Джеффу все свои секреты?
И она подошла к дочери сзади, встала за диваном, на котором вы оба сидели, нежно собрала волосы девушки в хвост и осторожно оттянула назад ее голову, так что теперь они смотрели друг на друга сверху вниз. А затем, не глядя на тебя, все еще поглаживая волосы дочери и все еще любуясь ею, она сказала:
— Она действительно доверяет тебе, ты ведь знаешь это, Джефф, она говорила мне… мой маленький ангел.
И она поцеловала Кассандру в лоб, отпустила ее волосы, глядя при этом тебе в глаза. Затем — за ее спиной стояла мать, за твоей никого — Кассандра тебя незаметно поцеловала. Затем она лишь слегка пошевелилась, но ты увидел, как задралась ее футболка, она лишь слегка пошевелилась, но ты увидел, что ее трусики по-прежнему сдвинуты в сторону. Ты взглянул на Марджори, которая теперь, пытаясь понять суть мультфильма, не отрывала взгляд от экрана, ее рука по-прежнему рассеяно блуждала по голове дочери. Внезапно ты почувствовал себя так, как будто тебя сейчас вырвет. Внезапно ты задумался, какого черта ты тут себе позволяешь.
Это было незадолго до твоего отъезда, когда вы спорили за обедом, и ты поднялся наверх за книгой, которая подтвердила бы твою точку зрения. Ты развернулся, чтобы выйти из комнаты, — в дверях стояла Кассандра. В тот раз в доме были гости, люди, которых вы оба знали и которые в этот уикенд были на острове, и одеты все были к обеду. В тот раз она накрасилась, надела серьги и белую мужскую рубашку с мини-юбкой, несмотря на возражения матери. В тот раз ты растерялся и стоял столбом, уже держа в руках книгу, и тогда, зная, что, когда ты растерян, ты не в состоянии сопротивляться, она вошла в комнату, все еще не слишком уверенно ступая на каблуках по ковру. Она вошла в комнату, толкнула тебя к кровати, встала на колени между твоих ног, расстегнула молнию на брюках и вытащила твой уже полностью эрегированный член, а другой рукой расстегнула кнопки на своей рубашке. Ты облокотился на кровать, опираясь на локти, и смотрел, как она терла головкой твоего члена по своим соскам, смотрел, как она засунула его, насколько смогла, в свой крошечный рот — чуть дальше, чем одну только головку, смотрел, как она — едва ты кончил — вытянула его изо рта и прижала к щеке, смотрел — с улыбкой, — как, закрыв глаза и откинув назад голову, обеими руками она размазывала твою сперму по своему лицу, горлу, груди. И лишь потом ты заметил, что она оставила дверь открытой, ты заметил это лишь потом, ты, который всегда был так осторожен. И заметив это, ты внезапно запаниковал, натянул брюки, поставил ее на ноги, приподняв за локти, ее огромные глаза открылись от твоего прикосновения. Ты подтолкнул ее в ванную, чтобы она привела себя в порядок. В тот раз ты заставил ее спуститься первой, в тот раз тебе пришлось переодеть брюки, в тот раз ты вернулся к обеду через пятнадцать минут с книгой и с облегчением увидел, что Кассандра уже здесь, весело болтает с пожилой соседкой по столу, и произнес:
— Простите! Никак не мог ее найти.
В тот раз, когда ты сел за стол, ты заметил, что Тамсин хмурю тебя изучает. В тот раз твоя жена наклонилась и, пока ты смотрел на кого-то еще, кого-то, увлеченного другим разговором, пока ты играл со своим бокалом, прошептала:
— Почему ты переодел брюки?
В тот раз у тебя не было ответа.
Но это было исключением. По большей части вам обоим нечего было бояться. Когда дома никого не было, ты трахал ее повсюду. Ты трахал ее у бассейна, в душе, на диване в гостиной. Она просила душить ее, задыхалась, но шептала:
— Нет! Нет! Продолжай!
Когда ты извинялся, что ударил ее головой о спинку кровати, она робко спросила, не мог бы ты называть ее своей «маленькой сучкой». Она даже хотела, чтобы ты трахнул ее в задницу, но — когда ты с жадностью согласился — решила, что это слишком больно.
И еще та ночь, которую ты — если бы мог — повторял бы снова и снова. Ночь, о которой ты нисколько не сожалеешь даже сейчас, когда Тамсин обо всем узнала и ушла, а Джонатан и Марджори пытаются привлечь тебя к суду; дело — и ты говорил им об этом, — на выигрыш которого им не следует даже надеяться. Ночь, самая яркая в твоей памяти. Та ночь, которая не имела никакого отношения к сексу.
Это было тем вечером, когда вы собирались оставить Кассандру одну, чтобы вчетвером полететь на остров Парадиз пообедать и задержаться там на ночь, но вместо этого ты притворился, что растянул лодыжку. Ты продумывал план несколько дней. Как только все согласились на эту экскурсию — и ты проявил больше всех энтузиазма, — ты сразу начал изобретать различные махинации, чтобы остаться с Кассандрой, остаться вдвоем на всю ночь. Целая ночь! Ты понял, что впервые в жизни это было не просто желанием, не просто мечтой для тебя, который мечтал о многом и все это получал. Это было необходимостью, чем-то, без чего — и ты это чувствовал — ты не мог жить, без чего сошел бы с ума. Ты знал, что пойдешь ради этого на все, заплатишь все, что угодно, унизишься любым необходимым способом. Если бы ты знал, что это поможет, то, возможно, ради этого ты бы и убил. Но в результате потребовалось всего лишь сымитировать растяжение лодыжки.
Итак, она была твоей на целую ночь. И едва эта ночь началась, едва Тамсин, Джонатан и Марджори сели в полуразвалившееся местное такси, чтобы добраться до крошечного островного аэропорта («Ухаживай за Джеффом, дорогая, проследи, чтобы у него было все, что необходимо!»), едва ты поверил, что это действительно случится, едва ты поверил, что ты вот-вот реально сподобишься благодати, едва эта ночь началась, ты уже знал, что она не будет похожей ни на одну другую ночь в твоей жизни.
Но не из-за секса. Не то чтобы у вас не было секса, конечно, он был, и его было гораздо больше за одну ночь, чем случалось последнее время (по крайней мере, у тебя). А из-за того, что потом, когда стало уже очень поздно, когда она уснула, ты просто лежал, прижимая ее молодое тело как можно ближе. Вдыхал ее. Пристально смотрел в темноту. Ты просто лежал вот так всю ночь. Без сна. Без движения. Ты не спал вообще, ты, который всегда так уставал. Ты не хотел упускать ни одного момента, когда мог насладиться этим ощущением, этим самым чувством, которое — и ты был абсолютно в этом уверен — никогда не испытывал и вряд ли уже испытаешь. Ощущением жизни.
Утром, проснувшись, она поцеловала тебя, изображая жену, приготовила тебе завтрак и заметила:
— Ты выглядишь уставшим.
— Не иначе, из-за ноги, — пошутил ты.
Она засмеялась тогда, и смеялась позже, когда ты ответил то же самое Тамсин, то же самое тебе заявившей. Хотя второй раз ты сказал это совсем иначе.
Но после этого, ближе к предполагаемому времени вашего отъезда, она начала вести себя более изощренно. Она оставила экземпляр «Лолиты» в ванной комнате Тамсин. Она намеренно оголяла грудь, когда вы с ее отцом проходили мимо нее в коридоре. Каким-то образом ночью она пробралась в твою комнату и губной помадой на зеркале в ванной оставила тебе послание «Не могу уснуть. Все думаю о твоем члене».
