– А что в этом плохого, если еврейский законоучитель водит дружбу с мытарями? Нам, торговцам, часто приходится иметь с ними дело.
– Подумай о последствиях! Мы ничего не имеем против отдельных мытарей. Они такие же люди, как и все. Но они представляют в нашей стране римлян. Значительная часть денег, которые они берут, уходит чужеземцам. Мы не должны создавать впечатление, что еврейские законоучители примирились с чужеземным владычеством. Римляне не должны получать от нас ореол законности своей власти, как будто Бог одобряет ее!
– Ты боишься, что Иисус может дать им этот ореол?
– Нет! Но толпы, которые ходят за ним, могут что-то истолковать превратно! Человек, пользующийся в народе достаточным уважением, чтобы толковать Божью волю, не должен на глазах у людей помогать чужим солдатам. Он не должен на виду у всех водить дружбу с мытарями! Иисус не понимает, скольким мы рискуем, приближаясь к язычникам, ведя себя так же, как они. Я критикую легкомыслие, с которым он делает это! Его поступки таковы, словно его путь проходит по нейтральной полосе!
Меня как громом ударило: и мой путь тоже проходил по нейтральной полосе. И я тоже должен был казаться Гамалиилу сомнительной личностью! Сможет ли Гамалиил когда-нибудь понять меня? Следующие вопросы, которые я задавал, относились уже ко мне самому:
– И чем же оправдывает Иисус свое поведение?
– Я повторяю: мнения, отстаиваемые Иисусом, так же точно можем отстаивать и мы, фарисеи и книжники. Мы привыкли обсуждать разные точки зрения. Но Иисус не придерживается обычной нашей манеры вести подобные споры. To, что он говорит, он подает не как одно из мнений наравне с прочими. Он не привлекает аргументов «за» и «против». Он ведет себя так, как будто его устами говорит сам Бог! Пренебрежение нашими правилами – вот что возмущает нас в нем.
Мы еще долго говорили об Иисусе. Я заметил, как эта личность все больше и больше притягивает меня. И я тоже болтался между двумя враждующими сторонами. И разве я сам не был подобен мытарю – с той только разницей, что я собирал не деньги, а сведения, которые мне потом предстояло так же передать римлянам? Разве не должен был этот Иисус отнестись ко мне снисходительно?
Вместе с Гамалиилом вернулся я в хижину Маттафии. Гамалиил принес фрукты для Мирьям. «В субботу да будет мир между нами», – сказал он. И Маттафия ответил: «Шалом! Мир тебе!»
Вчерашнее недоразумение было исчерпано.
Скоро из Тивериады вернулись и наши посланцы. Они привезли с собой Гиппократа. Он осмотрел Мирьям и сказал: «Худшее, судя по всему, миновало!».
После его слов в маленькой хижине стало светлее. Жизнь словно бы началась заново.
* * *
Уважаемый господин Кратцингер,
Я рад, что мы сходимся с Вами в наших суждениях о фарисеях. Мне известно, что исследования здесь еще не окончены. С некоторых пор, говоря о фарисеях в период до 70 г. н. э., мы стали с большей осторожностью привлекать позднейшие источники.
Независимо от этого экзегетам еще предстоит вернуть фарисеям их доброе имя. Слишком часто толкователи шли вразрез с элементарными принципами исторического анализа, – когда полемика с фарисеями принималась ими за чистую монету. Находка кумранских текстов заставила внести в такой подход первые коррективы: по сравнению с радикально настроенными ессеями, фарисеи оказались течением, настроенным на компромиссы и умеренность. После катастрофы 70 г. до н. э. фарисеи заново основали иудаизм. Новое понимание иудаизма, какое распространено сейчас, тоже не могло не повлиять на суждение историков о фарисеях. В новое время перед теологами постоянно вставала задача различать действительно важные аспекты христианской религии и те аспекты, значение которых преувеличивалось. И это было более правильно, чем взваливать на воссозданный фарисеями иудаизм ответственность за то, от чего хотели избавиться. Считалось, что доставшееся христианству в наследство от иудаизма есть нечто устаревшее. В освобождении христианства от зависимости, в которой оно находилось у «закона», можно видеть предвосхищение эмансипации человека от внешних авторитетов, с которым мы сталкиваемся в современности.
Многие образованные теологи с непреложностью последнего слова науки выводили отсюда необходимость упразднения иудаизма. И они находили поддержку у мелкой буржуазии христианского вероисповедания, которая уже по совершенно иным причинам не испытывала симпатии к евреям. Мелкая буржуазия чувствовала в прогрессе угрозу для своего благосостояния и поэтому предпочитала считать виновными во всем что ее не устраивало, евреев – в либерализме, капитализме, демократии, упадке религиозности и т. д.
Возник странный союз либеральных теологов, хотевших не отставать от современности и потерявших уверенность в завтрашнем дне мелких буржуа, которые чувствовали страх перед новым. Новозаветная полемика с фарисеями (и вообще евреями) отвечала потребностям как тех, так и других.
Вам, должно быть, понятно, почему меня так радует то, что и Вы тоже согласны пересмотреть наши взгляды на исповедуемый фарисеями иудаизм.
С наилучшими пожеланиями,
искренне Ваш,
Герд Тайсен
Глава XIIЛюди на границе
Мы продолжили свой путь из Капернаума в Вифсаиду с двухдневным опозданием. Вифсаида – маленький городок на северном берегу Галилейского моря, по ту сторону границы. Он уже относится к владениям Ирода Филиппа. Не так уж много времени прошло, с тех пор как Филипп задумал построить на месте еврейской деревни маленький эллинистический город. В честь Юлии, дочери императора Августа, новый город получил имя Юлиада Вифсаида.[144]Но по сути это по-прежнему была всего лишь большая деревня.
На пути в Вифсаиду нам предстояло миновать таможню. Здешнего мытаря мы знали хорошо: жизнерадостный человек, поторговавшись, как заведено, о таможенной плате и положенной взятке, неизменно соглашался присесть с нами и выпить глоток вина.
Но на этот раз нас ждала неожиданность. Вместо мытаря Левия навстречу нам вышел совсем незнакомый человек. Он представился:
– Меня зовут Костабар! По договору с властями, я – новый сборщик податей[145]на этом пункте. Какие товары везете?
Этот сразу перешел к делу, отметил я про себя. И в свою очередь спросил:
– А что с Левием?
– Левий больше не взимает податей. Отныне вам предстоит иметь дело со мной.
– С ним что-то стряслось?
