Он, улыбаясь, покачал головой:
— Я не знаю никаких Мельникова и Бармина. Это кто такие? Наверно, если ты спрашиваешь… они мои родственники?
Я не могла прийти в себя от удивления: если он говорит все это, то он… говорит правду, потому что, находясь под воздействием этого препарата, человек не мог бы говорить что-то иное. Нет, он не притворяется! Он никакой не киллер. Действительно, это несчастный слабоумный человек, который непонятно как предвидел грядущую судьбу своих соседей. Но тут в моей голове хором зазвучали некие протестующие голоса: а тогда кто же платит за квартиру? Кто убил Карасева и Феоктистова, которые пытались вытрясти из парня всю подноготную, и при этом едва ли они стали бы пользоваться такими же мягкими методами, как я сейчас? И кто оплатил его зубы? И кто-то умудрился до такой степени законспирировать этого человека, что никто, решительно никто не знает, кто это, собственно, такой? Значит, за ним тщательно присматривают. Кто? И, быть может, эти люди сейчас появятся, спровоцируй я их на появление здесь?
А как?
ВКЛЮЧИ СВЕТ, сурово произнес кто-то в моей голове.
Я оборвала на полуслове очередной вопрос и, резко встав, потянулась рукой к выключателю. Неописуемый ужас вдруг вспыхнул на лице Аладьина, и он, замахав руками, вдруг стал знаками показывать мне, чтобы я ни в коем случае не делала этого.
— Н-не… — протянул он. — Не надо!!
Я включила.
Свет загорелся — обычный электрический свет, довольно мягкий, в меру тусклый (опять в сети пониженное напряжение дают, энергетики хреновы!). Но что стряслось с жильцом? Он закрыл обеими руками лицо и, упав на колени, с глухим сдавленным стоном полез под кровать. Я схватила его за ногу и принялась вытягивать оттуда. Злой кураж охватил меня, он влился в мою кровь, как при бешеной погоне или азарте, охватывающем человека в казино, когда он крупно выигрывает! Аладьин мычал и слабо отбивался, но я все-таки не позволила ему забраться под кровать. Он вдруг молча перевернулся и сел на пол. Лицо его, казавшееся спокойным и даже безжизненным, было страшно бледным. Глаза почти закрыты. Из-под прижмуренного века виднелась мутная полоска глазного яблока. Волосы, грязные и сальные, растрепались. Но я-то знала, что под этими грязными и сальными волосами, в этом черт знает какими бесами одержимом черепе, живет загадка многих убийств. Живет тайна, которая многим стоила жизни и в том числе может стоить жизни мне самой!
— Ну, — процедила я сквозь зубы, — скажешь? Говорю тебе: Бармин и Мельников, Маркарян и еще два парня, которые хотели на тебя напасть.
Он заговорил:
— Тех… они напали на меня. Я упал. Я шел… в подъезд, потому что испугался фонаря. В подъезде я сидел у стены, а они вышли, а потом… потом стало больно, и меня привели сюда.
— Кто? — заорала я. — Кто тебя привел? Кто снимает тебе эту квартиру? Кто ты такой? Отчего по твоему слову умирают люди, которым бы еще жить да жить?
Я вела себя абсолютно неверно. Нужно было успокоиться, задавать вопросы строго по одному, потому что он был полностью открыт мне. Не нужно было вываливать на него все то, что скопилось у меня внутри. Но мое агрессивное, взвинченное состояние требовало выхода. Примерно то же самое было, когда еще в «Сигме» нас проинъектировали сильным стимулятором на базе амфетаминов. Помню, как мой старый друг и напарник Костя Курилов исследовал все уголки казармы, где мы временно дислоцировались, а потом, не зная, куда себя девать, стал отжиматься на кулаках, а сверху, на спине Кости, лицом в потолок, сосредоточенно лежала я и выполняла какое-то китайское хитрое упражнение — синхронно с тем, как Курилов отжимался, поднимая и свой, и мой вес.
Аладьин не двигался. Я трясла его и сыпала вопросами, стараясь разбудить дремавшие в нем информационные потоки. Ведь я хотела узнать от него так много! И если он знает, он все-все мне скажет! Все! Ну вот. Кажется, задвигался. Он разлепил сырые, серые, словно плохо пропеченные губы и сказал:
— Калейдоскоп. Это такая детская игра, когда из осколков разноцветного стекла собирается картинка. Я тебя узнал. Ты вышла из той квартиры, из квартиры того, толстого, носатого. Его должны убить, да? Он умер. Или он не умер?
Он открыл сначала один, потом второй глаз. Аладьин говорил про Маркаряна. При этом он сказал это с таким видом, как будто недоумевал: «Как это — его не убили?» С таким выражением раздосадованный отец говорит дочери: «Как, ты не купила кефир? Это безобразие!»
Я сказала:
— Вот теперь ты начал говорить ближе к теме. Я вот хочу у тебя спросить…
— Тс-с-с!!! — перебил он меня, приложив к губам длинный тощий палец с обгрызенным ногтем. В его приоткрытых тусклых глазах промелькнуло лукавое выражение. — Тс-с, тихо. Я все равно прогуляться хотел. Так что нет времени. У тебя нет времени, да! Тебе должны позвонить! Вот сейчас. Дз-з-з!!
Я машинально потянулась рукой к сумочке, в которой лежал мобильный телефон, и тотчас же услышала божественную мелодию из балета Чайковского. Ту самую, на которую Боря Моисеев и Коля Трубач, кривляясь, пропели: «Проста-а-а-а Щелкунчик! Щел-кун-чик!» Нет, побледнела я не оттого, что мне не нравилась эта мелодия.
Просто именно она была установлена на все входящие на моем мобильном телефоне.
Кто-то мне звонил.
* * *
Честно скажу: у меня вдруг онемели руки.
Что-то холодное прокатилось по моей спине, выбивая из позвоночника ледяные искры. Конечно, я далеко не робкого десятка, в ином случае я просто не работала бы по своей профессии, а до того меня не взяли бы сначала в секретный режимный институт, а потом — в спецгруппу «Сигма». Честно говоря, я боялась даже посмотреть на дисплей, где высветился бы номер звонившего. Наверно, я нисколько не удивилась бы, если бы увидела номер: 666-13-13, Преисподняя, абонент Сатана.
Сидя на полу, Аладьин улыбался мне во весь свой кривоватый рот, показывая новые белые зубы. Мне вдруг стало так жутко, что я выбежала из комнаты в прихожую, а оттуда машинально вывалилась на лестничную клетку. Только тут я глянула на трезвонивший телефон и увидела, что это… Вова Крамер.
Он звонит в самое неподходящее время!
Я нажала кнопку и приложила телефон к уху:
— Да, Вова!
— Привет, Женя. Ты где?
— Да так, — сказала я сквозь зубы, — практически… нигде. А ты что звонишь, по делу или просто так?
— По делу.
— Да?
— Да. А дело такое: давай напьемся, а? А то последнее время я просто как на иголках. Ты же ведь слышала, что на мою квартиру… то есть не квартиру, а халупу по месту прописки… напали. Меня чуть не убили.
— Правда, что ли? — осведомилась я. — Кто?
— Не, о таких делах — не по телефону. Давай встретимся.
Я оглянулась в сторону захлопнутой двери квартиры, из которой я только что вышла, и почувствовала невероятное желание бежать от нее, бежать как можно дальше. В голове вдруг всплыла одна из фраз этого жуткого типа, этого Аладьина: «Я все равно прогуляться хотел…» Тем более, он сейчас под препаратом. Выследить? А будет ли толк? Вова звонит, а в его присутствии моя нервная система всегда расслаблялась. Правда, в последнее время Вова сам стал попадать в неприятности и заодно меня вовлекать… Так или иначе, решение созрело.
