– И что я, по-твоему, должен был сделать? – вопрошал Свиттерс. – Поджать хвост и сбежать? Я слишком далеко зашел. Под сомнение была поставлена моя храбрость. Кроме того, прежде чем любопытство сгубит кошку, кошка узнает о мире больше, чем сотня нелюбопытных собак.
Так что он заменил панамку на оперение бедняги Моряка (отлично будет смотреться на видео!), и, когда сумерки отрегулировали свет на самый слабый, превращая зеленое буйство дневных джунглей в этакий пульсирующий монолит, в обступающую со всех сторон плотную подрагивающую завесу, в Стоунхендж шепотов, в призрачную колоннаду, – опасливо побрел прочь от вигвама и остался один в полумраке. Приближения Конца Времен он не услышал и не увидел. Свиттерс стоял, напрягая слух и зрение, едва дыша, и отчего-то не в силах припомнить ни единой строчки из «Пришлите клоунов», как вдруг почувствовал прикосновение чьей-то руки на своем плече и подпрыгнул чуть не до верхушки ближайшего дерева.
– А как он выглядел?
– А то ты не знаешь, как он выглядит. Как моложавый индеец Амазонии с панорамой Каира на плечах.
– Раскраска лица – какая она была? Какие цвета, какой узор? Ягоды ачиоте или кора тинборао? А ожерелье? Кости, перья, когти, семена или зубы? Детали очень важны.
– Да ради всего святого, Пот!
– Ты не вел записей? – Голос его прозвучал обвиняюще.
– После того, как мне в шнобель воткнули косточку индейки, до записей ли мне было? Последующие восемь часов я провел, катаясь на кварке. Гнался за собственным призраком по Коридорам Вечности. Балдел с гигантскими металлическими тараканами и трансгалактическими джайв-колбочками. Да ты и сам там был. Так что ты от меня ждешь?
– Да, но ты обещал…
– Коридоры Вечности, приятель. Там человек умирает – и возрождается. А не записи ведет. Да ну тебя, Пот. Если за тобой не приглядывать, ты, чего доброго, превратишься в еще одного зануду-антрополога.
– Допустим, пока наркотик действовал, ты находился в невменяемом состоянии, но как насчет до и после?
– И того, и другого было крайне мало. И отчего-то мне не кажется, что слова «невменяемое состояние» здесь вполне уместны. – Свиттерс помолчал. – Послушай, я отлично знаю, до чего именно ты докапываешься, и я более чем уверен, что живописные подробности со временем оживут в памяти – тонны и тонны таковых. Но сейчас мой биокомпьютер «завис». Я… Смерть, воскресение и завтрак из старого домашнего друга любого утомят не на шутку. О'кей? – И он снова закрыл глаза.
Смайт отошел. Склонив голову, уставившись вниз, на пальцы ног, что, точно веера розовых огурчиков, торчали над краем «вьетнамок»; набычив шею, сцепив мясистые руки за широкой спиной, он расхаживал туда-сюда. «Отлично знает, до чего именно я докапываюсь? – думал он про себя. – Да черта с два». Смайт и сам не вполне знал, до чего «докапывается», – и его душевному комфорту это не то чтобы способствовало. Нужны ему ценные данные – однако при этом что-нибудь столь же далеко выходящее за рамки обычных полевых заметок, сколь Конец Времени превосходит вождя по имени Сидячий Бык; нужна ему информация, что могла бы стимулировать изыскания и интерпретации академически прагматичного масштаба, что по возможности помогла бы состряпать нечто приемлемо повседневное из странного и экзотического, но при этом чтобы чуткие души все равно уловили в ней некий привкус космологических обрядов, что смели едва ли не всю мебель с его личного чердака. Короче говоря, Смайт предполагал, что ищет досок – залатать брешь, что ширилась внутри него и за его пределами, с тех пор как он так опрометчиво…
– Ну и чего ты дуешься? – Голос Свиттерса звучал устало, но сурово. – Если Конец Времени прознает, как у тебя все плохо с joie de vivre, он…
– Он что? – брюзгливо парировал Смайт.
– Он отменит твое треклятое рандеву.
Смайт резко затормозил. Подбородок его оторвался от груди, словно рука городского франта – от раскаленного железа.
– Что за рандеву?
– То, что я для тебя «пробил».
– Ты меня разыгрываешь?
– Потни! Если ты не доверяешь янки – то кому, спрашивается, можно доверять?
– Так он в самом деле согласился со мной встретиться?
– В следующее новолуние. Будь здесь – или не докучай мне более.
– Ты не врешь. Но как, ради всего святого?…
– Пустяки – работенка на одну ночь…
– Для мальчика на побегушках?
– Именно. Хотя желудочно-кишечные последствия заглатывания фрикасе «Морячок» для мальчика на побегушках довольно парадоксальны. – Свиттерс поморщился, и отнюдь не притворно. – Я отбыл в путешествие с поручением, и поручение мое начало путешествие по моим кишкам.
Ликующий звон колоколов в сознании Смайта помешал ему толком расслышать этот последний пассаж; возможно, оно и к лучшему. Он весь дрожал от возбуждения. Тусклые глаза засверкали, крепкие белые зубы, доселе незримые, в кои-то веки явили себя миру.
– Потрясающе! Офигенно потрясающе!
Смайт поднес спичку к сигарете «Парламент», каковую извлек из портсигара вот уже несколько минут тому назад, а зажечь так и не зажег.
– В моей работе речь идет о том, что Линтон[79]называл «социальным наследием»; а таковое, как ты можешь догадаться, состоит из благоприобретенных, социально обусловленных привычек, обычаев, морали, законов, искусства, ремесел и т. д. целых культур: племен, общностей, кланов, деревень. Иными словами, это группы людей в совокупности общественных связей. Фокусировать внимание на одном, отдельно взятом индивидууме в пределах группы, даже таком из ряда вон выходящем, как наш Конец Времени, – это, по сути дела, беспрецедентно. В анналах такого не зафиксировано. Хм… Мой доклад, как я его себе уже представляю в общих чертах, конечно, будет весьма спорным, но в широком смысле, если я, конечно, не преувеличиваю, пойдет моей репутации только на пользу. – Все это Смайт проговорил, как если бы оно только что пришло ему в голову. – Может, даже с Элинор все наладится, – добавил он словно под влиянием запоздалой мысли.
– Вот уж не удивлюсь, – улыбнулся Свиттерс. – Нежданная встряска – смелость и еще раз смелость! – и у женщины разом соски отвердевают. Да я сам, уже уходя из отеля, сообщил по электронной почте одной юной христианской деве, что приеду – и пощекочу ей клитор, как рабочий муравей доит любимую тлю. Держу пари, у нее все пуговицы поотлетают. Вот разве что моя престарелая бабуся перехватит письмо и вмешается.
Смайт оглядел собеседника с ног до головы, не зная, что и думать. Англичанин взять не мог в толк, когда Свиттерс серьезен, а когда дурачится. (По правде говоря, Свиттерс и сам не всегда это знал.)
