– Новая клинтоновская депрессия чувствуется даже здесь, – сказал Генри.
Мы проехали по Восьмой авеню, как раз напротив Сорок третьей, всего в пятидесяти ярдах от клуба «У Салли». Я порывисто спросил:
– Знаете что? Вон бар для транссексуалов, в который я ходил. Совсем забыл, что он здесь. Может быть, зайдем. Это настоящее зрелище. Вам может понравиться.
– Не думаю, – сказал Генри. – Я могу встретить там президента моего колледжа, доктора Рубинштейна.
– Да не увидите вы вашего президента! – Я рассмеялся.
– Нет, увижу. Нельзя рисковать, когда не имеешь недвижимости.
Я предложил Генри пойти в клуб, желая показать ему, что я не мещанин. В крайнем случае он выбранил бы меня, но вместо этого он заявил, что там может оказаться доктор Рубинштейн. Он был воистину непостижим. Но мне повезло, что он не захотел пойти. Я не был там с той ночи, когда на меня напал лев, и, если бы мисс Пеппер или Венди увидела меня и приветствовала слишком бурно, Генри точно понял бы, насколько глубоко я в этом увяз, и вышвырнул бы меня из квартиры, как Отто Беллмана.
Мы отправились домой, больше не вспоминая о клубе. Уже когда мы были готовы лечь спать, он позвал меня:
– Маска для глаз пропала. Не могу спать без нее.
– Но в вашей комнате по утрам очень темно.
– Недостаточно темно. Может быть, Беллман вломился сюда и украл ее, чтобы досадить мне. Это – последняя капля.
– Оберну голову простыней. В прошлом это срабатывало.
– Спасибо за подарки ко дню рождения: за галстук со слонами, за красную куртку, за Уилли Роджерса и за пиццу.
– Мы повторим это на следующий год… Затычки на месте, простыней я обернулся.
Форт-скайлер
На следующее утро, около половины двенадцатого, Генри издал вопль.
– Вы в порядке? – нервно спросил я из своего угла.
– Это просто означает, что я встал, – ответил он.
– Вы испугали меня.
– Не пугайся, это деловые отношения, – сказал он, а потом закричал снова. Когда крик наконец прекратился, он заявил: – Я бы хотел иметь кровать, которая сбрасывает лежащего на ней. Сначала она яростно вибрирует минуту в качестве предостережения, чтобы человек встал, а потом сбрасывает его.
Последние слова Генри договаривал, широкими шагами входя в мою комнату. Вокруг его головы была обернута оксфордская рубашка. Рукава, все еще сложенные вместе, чтобы закрывать глаза, были теперь приподняты над бровями. Остальная часть рубашки свисала с затылка, как маленькая накидка на шляпах солдат французского Иностранного легиона. Он остановился у меня в ногах и сказал:
– Перенимаешь мои привычки. Спишь допоздна. Но для тебя это хорошо. Может быть, ты все еще растешь, а я нуждаюсь в этом потому, что разрушаюсь.
– Почему вы все время думаете, что я так уж молод?
– Каждый, кому за тридцать, примерно мой ровесник. С разницей лет в двенадцать.
Генри прошел в ванную, и я услышал, как он писает. Наполовину опорожнив мочевой пузырь, он, как всегда, спустил воду. Когда звук спускаемой воды прекратился, еще немного раздавался звук льющейся мочи. Почему он не дождется, пока закончит писать, и потом не спустит воду? Я строил предположения, что, может быть, он играет в игру: совпадет время окончания писанья со временем спускания воды или нет? Эта тайна беспокоила меня уже многие недели, и еще я тревожился потому, что немного мочи оставалось в унитазе.
Закончив дела в ванной, Генри бодро прошел через мою комнату, и тут я его остановил. Я чувствовал, что живу с ним достаточно долго в интимной близости, чтобы рискнуть. Я уже не раз оглашал многие чувствительные темы, как, например, предложение пойти к «Салли» прошлой ночью, так что спросил:
– Могу ли я задать вам личный вопрос?
– Едва ли я стану отвечать, но спросить можешь.
– Почему вы спускаете воду в унитазе до того, как закончите писать?
– Хочу, чтобы поскорее все было сделано. Я слишком ленив, чтобы беспокоить себя ожиданием.
– Но моча остается в унитазе, вы же знаете.
– Не остается.
– Немного остается, – настаивал я.
– Ну, пусть сохранится немного на случай, если она у нас кончится, – сказал Генри и вышел из комнаты.
Я рассмеялся. Это было хорошее начало дня. Мы оделись, и Генри поставил запись. Я смотрел в зеркало, как он танцует. Он вальсировал. Сгибался, крутился, вертелся. И пел под музыку:
– Армия, Флот, Церковь и Сцена…
Когда он покончил с танцами, я пошел на кухню чистить зубы, а он уселся на свой стул.
– Вы должны записать кассету упражнений для джентльменов, как Джейн Фонда, – предложил я.
– Никто не сможет повторить моего шага. Он абсолютно оригинален и интуитивен, потому что основан на ритмах джунглей.
Пока я чистил зубы, Генри позвонил Гершону и спросил, не может ли тот посмотреть автомобиль. Повесив трубку, он сказал:
– Гершон проверит «бьюик»! Влияние Беллмана, вероятно, тускнеет. Я думаю, пора поехать на парковку в Форт-Скайлер. Обычно там Гершон делает для меня все работы.
– Где это Форт-Скайлер?
– В Бронксе. На самом деле там довольно красиво. Это прямо у воды. Государственный университет Нью-Йорка устроил там собственную Морскую академию. У них очень милые деревянные учебные яхты. Это Аннаполис[9]Бронкса!
– Почему вы туда ездите?
– Там спокойно. Гершон залезает под машину и возится с инструментами без всяких помех. А я могу побыть на природе.
– Как случилось, что Гершон делает для вас такую работу?
– Я ему словно отец – но совершенно его не одобряю, так что он хочет умаслить меня. Мы прожили в одном доме двадцать лет, и, пока Беллман не появился, я был его единственным другом. Однажды он привел к себе бездомного ночевать на полу, а кончилось тем, что тот его обокрал.
– Чем Гершон живет?
– Он механик в метро. Член профсоюза. Один из самых богатых людей в Верхнем Истсайде. Его не могут уволить, какую бы длинную бороду он себе ни отрастил или насколько безумным бы ни стал. Я думаю, у него сифилис от всех этих проституток. А сифилис действует на мозги, понимаешь ли.
Генри снова отправился в ванную, на этот раз – и я это знал, – чтобы подкрасить волосы. Я только не знал как. Я много раз искал на полках краску, но ничего не нашел. Полки были забиты вещами. Они напоминали тотемные столбы владельца туалетных принадлежностей; каждая полка представляла собой склад продукции, оставленной моими предшественниками. Но краски там не было, и Генри всегда заходил в ванную с пустыми руками. Как он красит волосы, было даже большей тайной, чем его мочеиспускание.
