Между тем, читая книги о Геродоте, я заметил, что авторы исследуют исключительно сам текст нашего грека, отмечают его точность и солидность, но не обращают внимания на то, как он собирал материал и как позднее ткал свой богатейший и гигантский ковер. И именно эта сторона представлялась мне достойной изучения.
Впрочем, было и нечто большее. Со временем я стал активнее обращаться к «Истории» и по мере моих обращений к ней стал ощущать что-то вроде сердечности к Геродоту, даже дружбы с ним. Мне трудно было обойтись не столько без книги, сколько без личности ее автора. Чувство сложное, описать его трудно. Потому что это сближение с человеком, которого я не знаю лично, но который занимает меня и привлекает своим отношением к другим, своим образом жизни: ведь где бы ни появилась эта личность, она сразу становится центром, началом межчеловеческой общности, создает ее и сплачивает.
Геродот — дитя своей культуры и доброжелательного к человеку климата, в котором она развивалась. Это культура длинных и гостеприимных столов, за которые в теплые вечера усаживается множество людей, чтобы поесть сыра и оливок, выпить холодного вина, поговорить. И именно это открытое, не ограниченное стенами пространство на морском берегу или на горном склоне освобождает человеческую фантазию. Встреча дает сказителям случай проявить себя, устроить спонтанное состязание, в котором побеждают те, кто умеет рассказать самую интересную историю, вспомнить о самом необычном событии. Факты мешаются здесь с фантазией, путаются времена и названия, рождаются легенды, возникают мифы.
Когда мы читаем Геродота, у нас складывается впечатление, что он охотно принимал участие в таких посиделках и был на них внимательным слушателем. Его память феноменальна. Мы, современные люди, избалованные достижениями техники, в том, что касается памяти, — инвалиды, мы впадаем в панику, если в нужный момент под рукой не оказывается книги или компьютера. Но даже и сегодня мы можем добраться до обществ, в которых еще можно заметить, что человеческая память невероятно сильна. И как раз в мире такой памяти жил Геродот. Книга была большой редкостью, надписи на камнях и стенах — еще большей редкостью.
Были люди, и было то, что они друг другу в непосредственном контакте сообщали. Для того чтобы выжить, человеку требовалось чувствовать рядом с собой присутствие другого человека, видеть его и слышать — не существовало никакой иной формы коммуникации, а стало быть, и иной возможности жизни. Эта цивилизация устной передачи информации сближала их, и они знали, что Другой — это не только тот, кто поможет раздобыть пищу и защититься от врага, но и тот единственный и незаменимый, кто может объяснить мир и быть проводником в этом мире.
Насколько же богаче этот прастарый, античный язык непосредственного, сократовского контакта! Потому что в нем важны не только слова. Важно, а часто и самым важным оказывается то, что мы передаем невербально: мимикой, жестами, телодвижениями. Геродот понимает это и, как каждый репортер или этнолог, старается войти со своими героями в непосредственный контакт, чтобы не только слушать, что они рассказывают, но и смотреть, как рассказывают, как ведут себя в этой ситуации.
Сознание Геродота не просто раздвоено, оно разодрано: он знает, что, с одной стороны, самым главным и чуть ли не единственным источником знания является память его собеседников, но, с другой стороны, он понимает, что память — тонкая, изменчивая и хрупкая материя, что память — это исчезающая точка. Вот почему он спешит: ведь люди забывают или уезжают, и их уже не отыщешь, в конце концов они умирают, а ему хотелось бы собрать как можно больше относительно достоверных сведений.
Зная, что он продвигается по столь зыбкой почве, Геродот весьма осторожен в своих сообщениях, постоянно оговаривает, подчеркивает свою позицию информационного посредника:
Сей Гигес был, насколько я знаю, первым из варваров, который посвятил дары в Дельфы…
Пожелал, как сообщают, доехать до Итаки…
Насколько мне известно, у персов существуют такие обычаи…
Итак, как я допускаю, делая вывод из известного о неизвестном..
Согласно тому, что мне стало известно из того, что говорят…
Таково мое сообщение о том, что говорят о самых дальних странах…
Правда ли это, не знаю, но пишу лишь то, что говорят…
Не могу точно сообщить, которые из ионян показали себя в той битве трусами, а которые смельчаками, потому что они обвиняют друг друга…
Геродот понимает, что его окружает мир неопределенностей и неточного знания, поэтому он часто извиняется за пробелы, объясняет и оправдывается:
Невозможно спорить с тем, кто утверждает о существовании Океана, потому что эта сказка основывается на чем-то сомнительном и неясном. Мне, по крайней мере, ничего не известно о существовании реки Океана. Имя «Океан» придумал, по моему мнению, Гомер или еще какой-нибудь древний поэт и ввел его в поэзию…
Что находится за этой землей… никто в точности не знает, ибо ни от кого я не могу добиться признания, что видел это собственными глазами…
Как велика численность скифов, я не мог точно узнать, а слышал об этом совершенно противоположные рассказы…
По мере своих возможностей — а это, с поправкой на эпоху, означает и большие усилия и большую самоотверженность, — он старается все проверить, добраться до источников, установить факты:
Хоть я упорно старался, так и не смог разузнать ни от одного очевидца, существует ли к северу от Европы море…
Как я узнал из расспросов, это святилище — самое древнее из всех храмов Афродиты…
Желая получить об этом достоверные сведения от людей, которые могли мне их предоставить, я отплыл в Тир Финикийский, ибо слышал, что там есть святилище Геракла<…> и вступил в разговор со жрецами бога и я спросил их<…> И я убедился, что их ответ отличается от того, что говорят греки <…>
Есть в Аравии местность, куда я сам отправился, чтобы разузнать о крылатых змеях. Прибыв на место, я увидел кости и хребты змеев в несметном количестве…
Об острове Хемнис: <…>по рассказам египтян, это плавучий остров. И хоть я сам не видел, чтобы он плавал или двигался, но…
Эти рассказы, по-моему, бредни<…> потому что я сам видел, что…
Но если он что-то знает, то откуда? Потому что слышал или видел:
Рассказываю только то, что мне рассказали сами ливийцы…
По рассказам фракийцев, левый берег Истра занят пчелами…
До сих пор я рассказывал о том, что видел своими глазами, руководствуясь собственными суждениями или сведениями, которые я собирал лично. Теперь же я хочу сообщить то, что я узнал по рассказам из египетской истории. Впрочем, к рассказам [египетских жрецов] мне придется добавить кое-что из собственных наблюдений…
