С минуту в комнате царило полное молчание.
— Я бы сказал, господин Вернер, что вы в каком-то смысле исчерпали свои аргументы, — сказал доктор Хефтль.
Рука его уже почти добралась до цели и сдвинула в сторону бумаги. Из-под них показался целый ряд кнопок.
— Я полагаю, за этот театр вы получите минимум десять лет тюрьмы. И никого не заинтересует вопрос, чем был заряжен ваш пистолет — свинцом или малиновым соком.
Лотар закусил губы и принялся лихорадочно соображать.
— Что ж, нажимайте, если вам себя не жалко, — сказал он. Его голос слегка дрожал.
Доктор Хефтль остановился:
— Что вы имеете в виду?
Лотар убрал пистолет и оперся обеими руками о письменный стол. Очень медленно он сказал:
— Если вы нажмете кнопку, карточка будет изъята. А так вы сможете лично вернуть ее директору. Он, конечно, уже повсюду ищет свою карточку и будет вам невероятно благодарен. Конечно, вы можете вернуть ее и завтра, если вы понимаете, что я имею в виду. Подумайте об одной тысячной клиентских вкладов, — и ведь никто не узнает.
Доктор Хефтль улыбнулся. Его улыбку надо было видеть. Именно такая улыбка и отличает деловых людей от всех прочих. Эти двое вполне подходили друг другу.
Начальник отдела вдруг выдвинул ящик, и карточка в нем исчезла. Рука его повисла на мгновение в воздухе, потом перепрыгнула тревожную кнопку и опустилась на коммутатор.
— Фройляйн Нич, — проговорил доктор Хефтль, — войдите, пожалуйста.
В дверях появилась фройляйн Нич.
— Наши гости из Германии собираются уходить. Проводите их, пожалуйста, — он повернулся к нам. — Никогда больше здесь не появляйтесь. Иначе наше соглашение теряет силу.
В сопровождении ничего не понимающей фройляйн Нич мы вышли из кабинета, прошли по коридору с картинами модернистов и вошли в лифт. Потом спустились вниз, пересекли холл и вышли на улицу.
Когда мы оказались снаружи, я остановился и сказал Лотару:
— Только что ты чуть не отправил меня в тюрьму. Никто не поверил бы, что я тут ни при чем. Такого я не мог бы ожидать даже от Арнольда, не говоря уже о друзьях. Ты просто редкостный козел, Лотар.
Лотар не ответил. Вместо этого он показал мне свои руки. Они дрожали как сумасшедшие. Потом положил дрожащую руку мне на плечо и сказал:
— Дело обстоит еще хуже, Вальдемар. Я эгоистичная и безответственная свинья. И это не все. Кажется, я наконец пробудился от сна.
23
Домой мы вернулись поздно вечером в надежде, что Болек уже будет спать. С тех пор как мы покинули кабинет доктора Хефтля, Лотар не произнес ни слова. Мне тоже не очень хотелось разговаривать. Денег по-прежнему не было, и к тому же я только что едва не угодил в тюрьму.
К сожалению, дома нас ждал еще один неприятный сюрприз. Вместо того чтобы спать, Болек дожидался нас. И едва мы вошли, набросился на Лотара:
— Где ужин, Али-Баба?
Он всегда называл так Лотара, когда злился.
— Не понимаю, о чем ты. Какой ужин?
— Сегодня пятница. Твоя очередь покупать еду. А в холодильнике пустота — только бутылка водки да бутылка оливкового масла.
— Вот черт. Боже, что за день! — застонал Лотар и уселся на стул.
Болек смерил Лотара оценивающим взглядом. Заметил костюм от Армани.
— Кто-нибудь умер?
— Да, — ответил Лотар. — Я.
— Ну, выглядишь ты достаточно живым для того, чтобы спуститься и принести пожрать. Я одиннадцать часов работал на пневматическом молоте, и мой желудок ничего понимать не желает. Он не уснет, пока не съест что-нибудь.
— У Лотара был трудный день. Давай лучше я схожу в магазин и чего-нибудь принесу? — предложил я.
Болек иронически улыбнулся.
— А что случилось? У Юлиуса Майнля лосося приковали цепями к прилавку? Или фотографию Лотара наконец повесили возле кассы?
По какой-то непонятной причине последнее замечание привело Лотара в ярость. Он протянул руку к самому носу Болека, сложил клещи большим и указательным пальцами и произнес:
— Послушай, сейчас я очень близок к тому, чтобы взорваться. Вальди ведь объяснил, у меня был трудный день, то есть на самом деле день был просто ужасный, понял?
Очень тихо Болек ответил:
— Мой желудок считает до десяти, понял? Он ждет не дождется пока ты сейчас же, не снимая смокинга, спустишься вниз и раздобудешь ужин. Как мы и договаривались.
Оба замолчали, глядя друг на друга в упор. Болек, голодный и непредсказуемый славянин, и Лотар, удачливый вор, только что совершивший неудачное ограбление банка. Лотар был подозрительно спокоен. Он встал и сказал:
— Ты получишь свой ужин. И будешь помнить его до конца своих дней. Если я не вернусь через полчаса, не ждите меня.
Он вышел из квартиры, хлопнув дверью.
— Черт, теперь я буду виноват, если его сцапают, — сказал Болек.
— Сейчас все закрыто, — успокоил я его. — К тому же сегодня он красть не будет, поверь мне.
Болек наморщил лоб:
— Ты не знаешь его так, как я.
Больше мы не произнесли ни слова, просто сидели и ждали, когда вернется Лотар. Болек тем временем заварил чай, а я переоделся. Через полчаса вернулся Лотар. Пиджак он держал под мышкой, под ним что-то шевелилось. Он подошел к столу вместе со своим свертком, приподнял пиджак, и на свет божий явилась утка из парка. Живая. Она сильно нервничала, дергала головой из стороны в сторону, но в остальном была в полном порядке.
— Что это? — простонал Болек.
— Твой ужин. Не узнаешь?
Лотар наклонился к утке и указал ей на Болека:
— Скажи «добрый вечер» дяде, который нынешним вечером тебя слопает. Это из-за него тебе пришлось понервничать. Я тут ни при чем.
Болек возмутился:
— Что за бред ты несешь? Это же птица. Она не понимает слов.
— А вот и нет. Ты не представляешь, насколько она умна. В метро она ни разу не покакала, — Лотар погладил утку по головке. — Она прекрасно понимает, в каком мире мы живем. Пусть себе в Сербии убивают по тысяче человек в день, но если кто-нибудь решит прихватить утку из парка, его просто съедят. Я уже вижу завтрашние заголовки в «Кроненцайтунг»: «Немец, питающий необъяснимую симпатию к странам Восточного блока, представляет угрозу для некоторых видов австрийской фауны» или «Рабочий из Восточного блока употребляет на ужин австрийских парковых уток».
— Не желаю слушать этого психа, — сказал Болек и направился в комнату.
Лотар остановил его:
— Погоди. Не хочешь посмотреть, как я насажу ее на вертел? Понюхать аромат, который, поджариваясь, будет источать ее бедная маленькая тушка? У нас уже слюнки потекли, правда, Вальди?
