— Я думаю, девочки скоро придут.
«Он» не спрашивает, почему я вдруг так решила.
— Я был бы очень рад… Я был бы счастлив с ними познакомиться.
«Он» вот-вот познакомится со своими дочерьми.
— А кем вы работаете?
— Никем. Я на пенсии.
«Он» не старый. «Он» на пенсии.
— Ну, то есть не совсем на пенсии… Я… я был художником в молодости… Артистом, как ты… А потом… в общем, не вышло из меня артиста, жизнь не позволила.
— Или вы не очень хотели?
Нет, пора кончать с бестактными вопросами, что-то они сами срываются с языка, прежде чем я успею их обдумать.
— Забавно, когда я была маленькой, я очень любила рисовать.
Запусти я тортом в лицо светловолосому мужчине, ему не было бы так больно.
«Он» молчит. Ничего забавного.
Этот человек просто сердце мне разрывает. Да, это «Он» нагнал на меня печаль. «Он»… Сколько же ему было лет? Наконец-то я это узнаю. Лет двадцать… наверно… А «Она»? Ей было девятнадцать, «Она» приехала издалека… «Она» выкарабкалась. «Она» вытащила всех нас. Видно, была сильнее. Хрупкая, беззащитная женщина оказалась сильнее — вот и все. Не всегда тот, кому больше дано… Была у меня такая тема на выпускном экзамене по философии… Я получила плохую отметку. Пересдать бы экзамен теперь. Я написала бы лучше. Я начинаю понимать.
«Он» сидит и все так же улыбается, а у меня такое чувство, будто передо мной — обреченный человек.
Чем-то «Он» растрогал меня. Я вижу, что, когда «Он» берет свой стакан с лимонадом, его рука слегка дрожит. Его броня не очень-то крепка, понимаю я. Интересно, а в покер он умеет играть?
Я замечаю среди прохожих Коринну. О Боже мой! Мне отсюда видно, что лицо моей старшей сестры пылает кровавым румянцем. Ее волосы, обычно тщательно причесанные, стоят дыбом. Глаза лихорадочно блестят, движения судорожны. Можно подумать, у нее начальная стадия полиомиелита. Хреново же моей старшей сестре.
Должна ли я предупредить блондина?
Коринна, в свой черед, толкает стеклянную дверь. Она не здоровается со своим дружком. Он в засаде. Мимоходом косится на дружка Жоржетты. С ним тоже не здоровается. Он в засаде.
Коринна поворачивает голову в сторону нашего стола. Я улыбаюсь ей. «Все в порядке. „Он“ нормальный мужик» — это я посылаю старшей сестре мысленный сигнал. Боюсь, как бы она не вспылила, не обозвала его мужланом, не вздумала полезть в драку или плюнуть ему в лицо. На собрании было решено мы придем не для того, чтобы сводить счеты. И не для того, чтобы разом получить ответы на все наболевшие вопросы — их слишком много. Мы не станем вываливать скопом тридцатидвухлетние обиды на столик кафе.
Мы придем познакомиться с ним — «вот и все». Улыбаясь улыбкой стюардессы, я пытаюсь напомнить ей об этом. Как, спрашивается, ее умиротворить?
Коринна приближается так же стремительно, как только что я. Она все делает в ускоренном темпе, и это бросается мне в глаза — теперь, когда я успокоилась.
Вот она уже стоит перед блондином. «Он» дрожит, это тоже стало заметнее.
— Кто это?
«Он» ее не узнает. «Он» не знает, которая из его дочерей стоит перед ним. «Он» бросает отчаянный взгляд на меня. «Он» хочет, чтобы я его просветила. «Он» никогда ее не видел. Лицо Коринны ведь не набило оскомину в приемных врачей и парикмахерских, его не встретишь в глянцевых журналах. И у экранных персонажей никогда не было ее черт.
— Это Коринна.
«Он» неловко встает.
Кориннин полиомиелит обостряется. Она расплющивает лицо блондина, слишком бесцеремонно целуя его. Какой же чудной жест… Эти два приветственных поцелуя в щеки — сколько в них ярости… Ее связь с этим человеком была иной. От этого жеста у меня возникает ощущение встречи двоих после долгой разлуки.
— Я старшая.
Коринна тем не менее информирует его о том, кто она есть, какое место занимает в семейной иерархии. Ко мне она головы не поворачивает. В горле у нее уже запущена словесная мельница:
— Я преподаватель, мне тридцать шесть лет, у меня двое детей, я живу в Лионе…
Она что, на собеседовании у начальника отдела кадров?
— Здравствуй! — говорю я ей: пусть глотнет воздуху, не то захлебнется этим потоком слов.
Коринна хохочет мне в лицо. На меня обрушивается та же кара, что и на него. Она с такой же яростью тычется в мои щеки. Я потираю правую скулу, останется синяк, точно.
Когда Коринна снимает пальто, я вижу, что дела совсем плохи. Это разве Коринна, всегда такая ухоженная? Взмокла, как футболист на поле. «Он» познакомится не с Мисс Фуфырой. «Он» познакомится с Мисс Неряхой.
«Надень пальто», — хочется мне шепнуть ей на ухо.
— Хорошо, что пришла…
«Он» и не заметил, что его старшая дочь — неряха.
— Да. Когда Сибилла сказала мне, я сразу решила, что приду.
«А душ принять не подумала?» — хочется мне спросить.
— Это хорошо.
— Вы живете в Лионе?
— Да.
— Один?
— Да.
— Вы больше не женились?
— Нет… То есть, когда вышел такой облом… после… Мне больше этого не хотелось…
«А мы? Нас повидать вам тоже не хотелось?» Я не задаю вопроса, мы не для этого пришли.
— Вы… У вас есть друзья?
— Да. Соседи по дому… Я уже рассказывал Сибилле, мы играем в шары…
— А… Ну… Вы занимаетесь спортом?
— Да… рыбачу… То есть… Это не совсем спорт, но я люблю рыбалку… Еще на велосипеде езжу… Правда, редко… Обычно когда гощу в Дроме у тети Иоланды.
— Она живет в Дроме?
Так, откуда Коринна знает тетю Иоланду? Бывшие Ушки-на-макушке утаили информацию или забыли поделиться?
Беседа продолжается. Коринна задает те же вопросы, что и я, разве что в другом порядке. Мы не спросим: «Где вас, черт возьми, носило тридцать два года?» Не спросим: «Как вы ухитрились держать в страхе целую семью, ни разу носа не показав?» Не скажем ему, что даже его имя у нас никогда не произносили, такой ужас он вызывал. Облом обломом, а вам не хотелось повидать трех девочек, трех маленьких дочек?
Мы и не заметили, как подоспела младшая. Жоржетта здоровается с ним совсем иначе. Руку ему протягивает.
А молодец блондин, с каждым из трех характеров считается. Я его в щеки не расцеловала и руки не подала. Я ему проорала, что, мол, место не годится, и «Он» пошел за мной. Коринна его дважды боднула, «Он» и бровью не повел.
Жоржетта здоровается с ним, будто с торговым представителем. «Он» пожимает ей руку. Жоржетта тащит стул, усаживается рядом с Коринной. Мы сидим не по порядку, но все трое напротив светловолосого мужчины. Вот теперь «Он» по-настоящему потрясен. Его глаза бегают туда-сюда: «Он» смотрит на нас.
