Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Я выбрала столик напротив подиума с музыкантами и вытянула ноги на диване. К нам подошел метрдотель. Черноглазый, толстый, лысый, как положено.
– Красивая! – Он растянул губы и рухнул в мой вырез на груди.
Я ему прохохотала свой дежурный хохотун. Попросила виски. Двойной, чистый, неместный.
– Такой же говнюк, как твой Лера… – хмыкнула Анечка. – И ехать никуда не надо.
Обиделась. Тут положено всем русским девочкам говорить «красивая», «принцесса» и «ти супер». Толстый не донес Анечке один «ти прелесть». Мелочь, но у нее, между прочим, чулки были в сетку и с красными резинками.
…Дагестанская команда тащила из холла тяжелый мраморный стол. Толстый хотел их остановить, но передумал и махнул рукой. Столик удачно вписался между колонной и нашим диванчиком.
А я сижу и дую яблочную муть. Это даже хорошо, что рядом были люди. И хорошо, что незнакомые. И хорошо, что пьяные. Какой-то Тагил кричал музыкантам: «Дайте спеть Анатолию!». Импозантный месье сидел один с раскрытым планшетом, рассеянно отхлебывал из бокала и теребил свой нос, растирал его и растирал.
Под усилителем сидела пара молодоженов. Им вытащили торт с обручальными кольцами, сказали «горько», и они поцеловались. Совсем юные детишки, в бокалах у них была сладкая мерзость с клубничным ликером. Мне стало противно смотреть, как они тянут из трубочки эту гадость и слащаво держатся за ручки.
Перед носом у меня все время мельтешила толстая попка в сарафане с клубничками. Она хотела танцевать, делала странные движения задом и снова садилась в свое кресло. Сразу с порога в России не пляшут, народ еще не набрал дозу. Араб за синтезатором тянул как каторжный «Ивюшки ви ивюшки…», и было видно по его убитой роже, как ему осточертели русские песни.
И мне! Меня достала Анечка, эта ее вечная баллада под названием «все сама». В роддом – сама, деньги – сама, квартиру – сама, и только я, рыжая дура, не понимаю – какое это счастье, когда у тебя есть надежный сильный мужчина. От таких разговоров у меня обычно дергается коленка. Но я терпела, тяну кальян – играю в бульки. Ну, не помещаются у нее мозги под шапочкой, не помещаются.
Шимшон откинул со лба седые кудри и как обычно во хмелю, дерзко посмотрел чуть выше своего носа, Лера понял: сейчас запоет про рижские колготки. Частенько под рюмочку его друг вспоминал фирменный поезд «Рига – Москва», на котором сто лет назад еще в Союзе мотался за прибалтийскими шмотками.
Шимшон посмотрел мечтательно вдаль, на верхушку лохматой пальмы и начал:
– Колготки рижские!.. А? Вещь! Мне даже женщины отдавались за пачку колготок. Помню одна проводница была… – в этом месте Шимшон всегда причмокивал языком, – да… Прямо в купе.
Здесь он начинал подмигивать официантке. И на этот раз тоже подмигнул, но девушка уже отвернулась за соседний столик. Фартук мило перехватывал ее квадратную спинку, и юбка чуть приподнималась от наклона.
Лера заметил и фартук, и спинку, и попку, и юбку – и понял, что слушает этот плач о рижских колготках уже в сотый раз, и перед глазами у него уродливо мотыляются эти растянутые толстой бабой колготки. Лера морщился, может быть, курица немного горчила, но ему стало противно. И даже слово это надоедливое цыплячье «проводница» резало по ушам. «Проводница», «проводница», «проводница»… Фуууууу! А Шимшон повторил, конечно, как не повторить, обычно он в этом месте как раз и повторял:
– Да… Проводница… Прямо в купе… Сама меня попросила.
Он опять поднял нос по ветру и оглядел всех обиженно:
– А сейчас?
– А сейчас тебе на хер не нужна эта проводница! – Лера не выдержал.
Он не хотел грубить, просто водка не пошла. И трава не вставила. И у меня никак не получалось напиться. Лед в моем бокале совсем растаял. Не вставляет! Не лезет! Не хочу!
У нашего столика появился тот длинный стареющий панк. В каждой клешне у него было по два фужера с шампанским. Он начал создавать ажиотаж:
– Девчонки! Помогите! Не удержу…
Поставил свою тару на наш столик. Сверкнул черепушками. Анечка поджала коленочку и сделала ресницами «хлоп».
А я не хотела никого видеть! Я не хочу ни с кем разговаривать! Мне нужен Лера! А Лера жрет сейчас свой дурацкий шашлык! И черненькая с челочкой уже прислала ему смс. Лиричное наверняка. «Что ты за человек такой! Неужели пять лет, которые у нас были, для тебя ничего не значат…» А он сидит-икает: «Уже пять лет… Ну надо же… Ппять лет…».
Я нашла себе друга. Все музыканты – мои друзья. Я вышла к арабу-клавишнику. Мне понравился его череп. Хороший череп был у этого араба, приятной вытянутой формы.
Ручки раскинула к нему навстречу. И юбку немножко спустила, заголила живот, чтобы жить стало веселее. Показала ему плечами, чтоб сбацал что-нибудь веселенькое. Молодец, он завел мне восточные потрясушки.
А потому что надо танцевать! Пока живешь – танцуй. Это меня прадед, Йоська рыжий, научил. У него была гармошка, по вечерам он выходил на улицу – и девки все за ним. Да, он был бабник. Имел право. Кузнец – это вам не какие-нибудь там рижские колготки.
Казаки на Битюге жили хуторами, когда всех погнали в колхоз, Иосиф и не подумал. Но его уговорили – пришли пролетарии и все забрали из амбара. Первым делом они грабили казачьи хутора. Люди там умирали от голода.
Иосиф пришел в колхоз. У него были дети, и он пришел. Ему давали баланду, чтоб он не загнулся со своим молотком. Он эту баланду всю жизнь вспоминал. Он всем рассказал про эту баланду, даже я в курсе. Почти каждый день он ходил копать могилы, сначала каждому отдельную, а потом общую, на всю семью.
По вечерам его старые подружки с живыми детьми шли в кузницу, к Йосе. Там было тепло, там горел огонь, Иосиф играл на гармошке. Тетки просили его сбацать что-нибудь хохлячье, веселое, и он играл. Они топтались на земле, на гопак у них сил не хватало. Тетки грелись возле Йоськи, им хотелось еще немножко потанцевать.
А мне-то хули плакать? Я на курорте, не в газовой камере. Мне каблуки нежалко, и ножки мне свои нежалко, я их стерла в кровь. Я улыбалась. Всем! И музыкантам, и тем арабам, что повисли на перилах, и всем пьянчугам, которые фоткали меня на телефон. Ха! Они думали, что я аниматор, пришла их веселить. А мне не жалко! Пусть пялятся. Пусть ключики в карманах теребят. Мне по фиг! Я живая! У меня есть жопа! И я буду этой жопой крутить!
А Лера фоточки смотрел. Ашот показывал какую-то дуреху, с которой он мутил по скайпу. Девахой похвалился и на ухо шепнул со страхом: «Жену уже полгода не ебал».
– А любовницу? – Лера знает, что спрашивать.
– И любовницу… месяца три.
Все покачали головой, как будто страшная заразная болезнь настигла и Ашота. Тут наконец-то Шимшон вспомнил обо мне.
– А где твоя красавица? – он спросил.
Лера не хотел говорить «у арабов».
– В Египте… – он буркнул в нос.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
