— Через семь лет мы снова встретились, совершенно случайно. На съезде Демократической партии в семьдесят шестом году. И снова я был при исполнении, но теперь уже не в ФБР. Годом раньше я поступил в организацию, в которой и проработал вплоть до выхода в отставку. — Эл улыбнулся дочери. — В следующие несколько месяцев у нас с Брендой все было очень серьезно. Она обладала замечательно свободным духом — этакая фея реальной жизни. Невозможно было не увлечься ею. Я был настолько очарован, что забыл о наших политических разногласиях. Ты должна знать, что я любил твою мать. Всю жизнь любил. И ты — самое лучшее, что из этой любви получилось. Я хотел на ней жениться, но сначала, я понимал, следовало рассказать, где я работаю. — Он сел на стул. — Я рассказал. Ну, ты можешь себе представить, что за этим последовало. Она обвинила меня в предательстве, в том, что я ее обманывал. Она отказалась от меня совсем — отказалась даже вписать в твое свидетельство о рождении как отца. Отказывалась слушать мои мольбы о том, чтобы принять хоть какое-то участие в твоей жизни. Вот так оно с тех пор и пошло.
У Сенеки вдруг закружилась голова, она прикрыла глаза, вспоминая, как читала и хранила его письма, как клала их под подушку, засыпая, как прижимала к себе, словно бы обнимая отца, которого совсем не знала.
— Ты в порядке? — спросил Мэтт.
Она открыла глаза и кивнула, потом обратилась к Элу.
Эл тепло улыбнулся ей.
— Теперь ты все знаешь.
ЧАТ
2012, Флорида-Киз
Время близилось к полуночи. Сенека с веранды дома Мэтта смотрела на черную воду. Вечер выдался содержательный, мягко говоря. Наконец она немного расслабилась, нервное напряжение на время отпустило.
Легкий ветерок веял приятной прохладой, слух ей ласкал успокаивающий шум прибоя. Она откинула со лба прядь волос. Эл Палермо здорово влип. Хорошо изучив свою мать, Сенека сразу поверила его рассказу: да, наверняка Бренда не захотела иметь с ним дела, узнав, что он ее обманывал. Ее мать ни за что не потерпела бы рядом мужчину, чьи политические взгляды были прямо противоположны ее идеалам, неважно, любила она его или нет. Возможно, именно поэтому ее мнение о мужчинах было столь безнадежно мрачным.
Она повернулась к Элу, сидящему рядом.
— Все равно не понимаю, почему ты решил ворваться в мою жизнь именно сейчас.
— В нашу последнюю встречу я спросил, как себя чувствует твоя мать. Я знаю, что она больна. Это был вопрос участия, а не просто фигура речи. Я подумал, что надо появиться и попробовать как-то восполнить ее отсутствие, хоть чуть-чуть, хоть в чем-то. Я не смогу ее заменить, да и не хочу. Твоя мать была женщиной во многом уникальной. Ее странность и неповторимость были частью ее обаяния. Она была ни на кого не похожей.
— Ты мог появиться, когда я была ребенком. Это твое желание восполнить похоже на сожаление… нет, скорее на чувство вины. Я уверена, ты понимаешь, почему у меня такое чувство. — Сенека зябко обхватила себя за плечи. — Ты словно бы бросаешься из одной крайности в другую: то годами о тебе ни слуху ни духу, то ты вдруг находишь меня. И кстати, как ты узнал, что я здесь? Следил за мной?
Эл выпил последний глоток виски.
— Нет. Но если бы следил, ты бы об этом и не подозревала, пока я нарочно не приоткрылся бы. Я свое дело знаю.
— Значит, надо понимать, ты хотел, чтобы я увидела тебя, когда ты ехал за мной от аэропорта Майами?
— Ну, скажем так, я подготавливал нашу первую встречу. А уходя из твоей квартиры в тот день, когда пришел без приглашения, я прицепил к твоей машине маленький приборчик.
Щеки Сенеки вспыхнули.
— Ты? Как ты мог! Ты не имеешь права, будь ты хоть трижды отец! Я взрослая женщина! — Она громко выдохнула, покачала головой. — Ушам своим не верю.
— Но я не понимаю, как вы узнали, что лодка в опасности, — оторвался от перил веранды Мэтт.
— Звезды подсказали. — Эл посмотрел в ночное небо и улыбнулся. Потом до него дошло, что никто ничего не понял. — Ладно, еще немножко признаний. — Он посмотрел на Сенеку. — В тот день, когда я ждал у тебя в квартире, я взял на себя смелость послушать твой автоответчик. И записал номер Мэтта. Так что когда ты сегодня вечером выезжала со стоянки «Лорелеи», я по номеру телефона определил адрес Мэтта. Знаю, Мэтт, вы хотите сказать, что не предоставляли своего номера в справочные, — отмахнулся он. — Поверьте, на самом деле все номера входят в некоторые информационные базы. Итак, я дал ваш адрес одному своему другу, он определил его джи-пи-эс координаты, скормил их спутнику — и вот, пожалуйста, получил вид вашего дома с птичьего полета. Он увидел огни вашей лодки и стал следить за ней. Следил, пока вы не вышли в залив. Когда он сообщил мне, что лодка горит, я прыгнул в машину, позвонил адмиралу Берку и погнал на пост береговой охраны. Остальное вы знаете.
— Ну это уж чересчур, — сказала Сенека. — Своеобразный способ налаживать отношения с дочерью. Как-то слишком похоже на драму плаща и шпаги.
Эл поднялся и сквозь открытые раздвижные стеклянные двери подошел к бару.
— Можно? — спросил он Мэтта, подняв бутылку «Джека Дэниелса».
— Наливайте.
Эл плеснул в бокал и выпил, потом налил еще и вернулся на веранду.
— В силу той должности, на которой я состою… на работе, имена ближайших членов моей семьи внесены в список нашей службы безопасности. Хотя твоя фамилия и не Палермо, ты значишься в этом списке как моя дочь.
— Почему?
Эл потер губы ободком бокала.
— Ну, существует ничтожная вероятность, что моя семья может подвергнуться риску, что членам моей семьи захотят отомстить за какие-то мои действия.
— Еще того лучше, — покачала головой Сенека. — Тридцать три года я тебя не знала, и все эти тридцать три года, оказывается, подвергалась риску, что мне отомстит какой-нибудь обиженный тобой террорист, коммунист или еще кто-нибудь.
— Я же сказал, вероятность ничтожная. — И Эл улыбнулся Сенеке примерно так, как улыбается пациенту зубной врач, сообщая, что сейчас ему станет немного неприятно.
— Вот так успокоил.
— Мы редко мониторим чаты в Интернете. Мы не всегда знаем реальные имена, но все же некоторые чаты читаем из-за кое-каких весьма неприятных персонажей, что на них появляются. И на одном из таких чатов вдруг появилось твое имя.
— Появилось? Каким образом?
Эл глотнул «Джека Дэниелса».
— Подумай, кто может желать твоей смерти?
ДВЕ ЗАНОЗЫ
2012, Москва
— Видимо, охранник был под воздействием наркотиков. — Мэр Москвы сидел рядом со Скэрроу в директорской ложе Большого театра. Его английский был великолепен, Скэрроу почти не различал акцента. — Когда его обнаружили, он едва пришел в сознание, бредил, лепетал какую-то чушь, что, мол, гробницу царя осквернил сам президент. Складывается весьма затруднительное положение: таким вот наркозависимым молодым людям невозможно доверить даже простейшие задания.
