Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
* * *
От жилищных условий Гийома обладательница банкноты в пятьсот евро, естественно, пришла в ужас. Равно как и от того, что будущий отец ее внучки может закрыть дверь на замок, который не открывается ее ключом, перепутать место встречи, купить маринованные огурцы вместо свежих и не знать адреса дежурной аптеки. Гуляя по залам Лувра, попивая кофе на террасе кафе, втискиваясь с сумками в лифт, по размерам похожий на стенной шкаф, загружая чемоданы в такси, она вставляла фразы, из которых только глухой не сделал бы вывод: мама благодарит бога за то, что я не собираюсь связывать жизнь с этим Пьером Ришаром.
«Давай купим эти помидорчики! Ну и что, что дорогие? Когда это ты стала экономить на еде? Да он тебя просто в черном теле держит!»
«Все-таки Сезанн гениально прочувствовал синий цвет. Надо с малолетства приучать ребенка к прекрасному, слышишь? Может, тогда наши гены победят».
«А Гийом знает, кто такой Антуан Ватто? Ах да, он же даже не знает, кто такой Александр Дюма…»
«Конечно, беременная девушка и ее престарелая мать должны на себе таскать чемоданы! Работает, говоришь? Все работают! По случаю нашего отъезда можно было бы взять выходной».
Апофеозом было, конечно: «Да я вообще притащилась в этот Париж только потому, что боялась оставлять тебя с ним одну в таком положении!»
Гийом отвечал маме взаимностью, хотя переносил антипатию молча. По его редким политкорректным замечаниям я понимала, что: а) он удивлен, как мама вообще получила водительские права; б) он теперь знает, в кого я такая скандальная; в) мамина привычка рано вставать и все успевать его достала.
Холодная война длилась уже целую неделю, но ее единственной жертвой была я, стоявшая на языковом барьере между враждующими сторонами.
В последний вечер мы отправились на Монмартр — холм художников, увенчанный собором Сакре-Кёр. Цели всех троих совпадали — мы хотели увидеть панораму Парижа со ступеней храма и найти купажиста, который за минуту вырезает портреты туристов из черной бумаги. Но в методах достижения мама и Гийом никак не могли сойтись: Гийом говорил, что подниматься на холм быстрее и живописнее по восточному склону, а мама хотела увидеть кабаре «У ловкого кролика», где спасались от голода Пикассо с Тулуз-Лотреком, а Верлен и Аполлинер черпали вдохновение под пышными юбками танцовщиц канкана, — оно, по ее твердому убеждению, подкрепленному путеводителем, находилось на западном склоне.
Договориться они не могли во многом потому, что держали между собой дистанцию десять метров: каждый бубнил себе под нос аргументы в пользу выбранного пути. Реплики и с той и с другой стороны имели целью исключительно мои уши. Я поняла это, когда увидела, что ни мама, ни Гийом не ждут перевода, который я исправно осуществляла в обе стороны, стараясь не запутаться в последовательности. Я замолчала, не закончив переводить очередную фразу. Эти двое бессовестно надо мной издеваются. Они не пытаются договориться между собой — они пытаются доказать мне, что другой не прав. Им вовсе не хочется искать общий язык. Это мне хочется, чтобы они его нашли.
Я подняла голову и стала пристально смотреть на небо: слезы наполнили глаза, надо было любой ценой удержать их. Потом — я знаю — их не остановишь. Они будут литься весь вечер, даже когда я в уме досчитаю до ста и вспомню все мантры, когда кончатся бумажные платочки, которыми полны карманы Гийома, когда мама начнет снова говорить по-английски, демонстрируя всю мощь отечественной дипломатии…
Такая, казалось бы, мелочь — решить, каким путем пройти несколько сотен метров, но в этом контексте она приобрела экзистенциальные масштабы. Я должна была выбрать. И вовсе не между западным склоном или восточным — между мамой и Гийомом. Их латентное противостояние достигло кульминации здесь, у подножия Монмартра, у щита с картой квартала. Они не оставляли мне шанса на вежливые экивоки. Вопрос стоял ребром: или он, или она.
Первая слеза осторожно протекла из левого глаза, оставив на щеке мокрую дорожку. Старт был дан, и через секунды по щекам струились уже две полноводные реки.
— Доча, ты что?! — изумилась мама.
— Daria, qu’est-ce qui t’arrive? — занервничал Гийом.
— Да я… Да вы… Да блин, — только и смогла выдавить я.
Тут начался настоящий водопад. Вот ведь проклятые гормоны! Я размазывала тушь по лицу, утирала нос рукавом, отчаянно трясла подбородком, хватала ртом воздух, стараясь что-то сказать. Но поскольку из меня вырывались только рыдания и никто ничего не мог понять, единственным решением было сесть в ближайшем кафе, попросить воды и ждать.
Через десять минут рыдания пошли на спад. Мама пила кофе, не спуская с меня озабоченного взгляда; Гийом смотрел в окно, нервно вертя между пальцами картонную подставку под стакан. Я чувствовала себя ужасно, просто ужасно. Испортила всем вечер. И главное, из-за чего! Потому что не могла решить, как подниматься на холм. Они оба подумают, что я истеричка. Причем мама, конечно, решит, что мою нервную систему расшатал Гийом, а он будет думать, что во всем виновата наследственность.
— Ну, ты чего, доча? — Мама осторожно погладила мою руку.
— Да вы меня замучили со своими разборками, — всхлипывая, заговорила я, — направо идти, налево… Как будто так сложно самим между собой разобраться!
— Господи, ерунда какая! И из-за этого ты расплакалась? Да мне вообще никакой разницы нет, в какую сторону идти! Let’s go where you want, Guillaume!
— Oh no, let’s go where YOU want, Helena![20]— поспешил сгалантничать Гийом. И я заревела еще громче.
* * *
Мы вернулись домой. Эстрогеновый бум миновал, и я уже с удивлением вспоминала ход мыслей, доведших меня до истерики. Всего-то надо было выбрать, куда повернуть: направо никто не собирался рубить мне голову, налево не грозили отобрать коня. В глубине души я была на стороне Гийома, и это меня радовало: в определенном возрасте, говорят, мнение мужчины для девушки должно стать важнее мнения матери. В конце концов, он лучше знает Париж, и маме стоило бы довериться его топографическому чутью.
Оставив маму паковать чемодан, я скользнула в соседнюю комнату, где уединился Гийом. Наверно, он переживает. Надо его поддержать, сказать, что я на его стороне, поблагодарить за терпение и выдержку.
Гийом сидел напротив компьютера с ворохом чеков. Чеки для него как четки — перебирая их, он успокаивается.
— Что делаешь?
— Да вот считаю, сколько мы потратили за поездку по Луаре.
— И сколько? — спросила я, присаживаясь к нему на колени.
— Многовато. Но это того стоило, — улыбнулся он и поцеловал меня. — Ты не помнишь случайно, где мы ели мидий?
— Помню, по дороге в Анжер.
— М-м-м… в том ресторанчике с соломенной кошкой у порога? То-о-чно, — И он вписал «79€» в загадочную экселевскую таблицу, состоящую из множества колонок и граф. — Итого… Твоя мама должна нам на двоих двести восемьдесят шесть евро.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
