— Отвратительный виски, — сказал я.
— Да, давай еще выпьем.
Мы заказали еще виски.
— Так вот, — продолжал он, — приходит однажды распоряжение, чтобы эскадрилья передислоцировалась в Египет. Вылетать нужно было немедленно. Не через два часа или вечером, а немедленно. А Вонючка не мог найти свою собаку. Нигде не мог найти Смита. Он бегал по всему аэродрому, звал Смита и сходил с ума, крича каждому, не видел ли кто Смита, и все звал: «Смит! Смит!» Но Смита нигде не было.
— А где он был? — спросил я.
— Да нигде — а нам уже пора лететь. Вонючка должен был улететь без Смита. Расстроился он страшно. Члены его экипажа говорили, что он даже по радио спрашивал, не нашли ли пса. На всем пути до Гелиополиса он вызывал Мальту и спрашивал: «Смита нашли?» И Мальта отвечала: «Нет, не нашли».
— Виски просто ужасный, — сказал я.
— Да. Надо выпить еще.
Мы подозвали официанта, и тот быстро выполнил наш заказ.
— Так я рассказывал тебе о Вонючке, — сказал он.
— Да, рассказывай дальше.
— Прилетели мы, значит, в Египет, а он только о Смите и говорит. Он и ходил так, будто собака шла рядом с ним. Чертов дурак, идет и приговаривает: «Рядом, Смит, рядом, мой мальчик» — и при этом все смотрел вниз, как бы разговаривая с собакой. Наклонялся то и дело, похлопывал воздух и гладил собаку, которой не было.
— А где она была?
— Думаю, на Мальте. Должно быть, там.
— Ну не мерзкий ли виски?
— Ужасный. Этот допьем, еще надо будет заказать.
— Будь здоров.
— И ты тоже. Официант. Эй, официант. Да-да, еще.
— Итак, Смит был на Мальте.
— Да, — сказал он. — А этот чертов дурак Вонючка Салливан продолжал так себя вести до тех пор, пока его не убили.
— Наверное, с ума сошел.
— Точно. Просто свихнулся.
— Знаешь, он как-то зашел в спортивный клуб в Александрии в час, когда все выпивают.
— Это нормально.
— Вошел, а дверь за собой не закрыл и стал звать собаку. Потом, когда решил, что собака вошла, закрыл дверь и пошел дальше, то и дело останавливаясь и говоря: «Рядом, Смит, рядом, мой мальчик». И щелкал пальцами. Раз он залез под стол, за которым выпивали двое мужчин и две женщины. Встал на четвереньки и произнес: «Эй, Смит, а ну-ка вылезай оттуда. Живо иди сюда». И протянул руку и начал тащить из-под стола то, чего не было. Потом извинился перед людьми, сидевшими за столом. «Вот чертова собака», — сказал он им. Ты бы видел их лица. И так он ходил по всему клубу, а потом открыл дверь, пустив вперед собаку, и вышел вслед за ней.
— Ненормальный какой-то.
— Чокнутый. Но ты бы видел их лица. Там было полно людей, которые выпивали и не могли понять, то ли они с ума сошли, то ли Вонючка. Они переглядывались, хотели убедиться, что не только они не видели собаку. Один человек даже стакан выронил.
— Вот беда-то.
— Ужас.
Подошел официант, поставил стаканы и ушел. В помещении теперь было много народа. Все сидели за маленькими столиками, разговаривали и выпивали. Все были в форме. Летчик бросил в стакан кусочек льда и подтолкнул его пальцем.
— Он тоже вилял, — сказал он.
— Кто?
— Вонючка. Сам не раз говорил об этом.
— Ну и что тут такого? — сказал я. — Это все равно что стараться не наступать на трещины в асфальте, когда идешь по тротуару.
— Вот именно. Дело личное. Кому какое дело?
— Это все равно что не сразу трогаться.
— А это еще что такое?
— Я всегда так делаю.
— Что это значит?
— Прежде чем тронуться с места, нужно сосчитать до двадцати, а потом — в путь.
— Ты тоже ненормальный. Как Вонючка.
— Отличный способ избежать неприятностей на дороге. В машине со мной еще ничего не происходило. По крайней мере, ничего серьезного.
— Да ты пьян.
— Да нет, я всегда так делаю.
— Зачем?
— Потому что если кто-то перешел улицу перед твоей машиной, то ты его уже не собьешь, ведь тронулся-то позднее. Ты задержался, потому что считал до двадцати, а человек, которого ты мог бы сбить, уже перешел дорогу.
— Почему?
— Он перешел дорогу гораздо раньше, чем ты тронулся, потому что ты считал до двадцати.
— Хорошая мысль.
— Сам знаю, что хорошая.
— Да просто, черт возьми, отличная.
— Я многим сохранил жизнь. И через перекрестки можно смело переезжать, потому что машина, с которой ты мог бы столкнуться, уже проехала. Она проехала чуть раньше тебя, потому что ты задержался, считая до двадцати.
— Здорово.
— Вот видишь.
— Но это не то же самое, что вилять, — сказал он. — Тут никогда не знаешь, что лучше.
— А я всегда виляю, — сказал я.
Мы выпили еще.
— Посмотри-ка вон на ту женщину, — сказал я.
— На ту, с грудью?
— Ну да, прекрасная грудь.
— Клянусь, я убил немало женщин более красивых, чем эта, — медленно произнес он.
— Но не с такой же грудью.
— Да и с такой тоже. Может, еще выпьем?
— Да, на дорожку.
— Такой груди больше ни у кого нет, — сказал я. — Во всяком случае, в Германии.
— Да сколько хочешь. Я немало таких убил.
— Ладно. Ты убил много женщин с красивой грудью.
Он откинулся на стуле и повел рукой.
— Видишь, сколько тут народу, — сказал он.
— Да.
— Представляешь, сколько будет шуму, если они вдруг все умрут. Просто свалятся мертвыми со стульев на пол.
— Ну и что?
— Разве не будет шуму?
— Конечно будет.
— Предположим, официанты сговорились, подсыпали им что-то в стаканы — и все умерли.
— Шум будет страшный.
— Ну вот, а я такое сотни раз проделывал. Я в сотни раз больше убил людей, чем собралось здесь сейчас. Да и ты тоже.
— Гораздо больше, — сказал я. — Но это же другое.
— Такие же люди. Мужчины, женщины, официанты. Все сидят в пивной и выпивают.
— Это другое.
— Да то же самое. Случись здесь такое, разве не поднялся бы шум?
— Еще какой.
— А мы делали это. И не раз.
— Сотни раз, — сказал я. — И ничего.
