Однако Лаки и Харлан не собирались ему этого позволить. Они кровожадно обменивались ударами. Оба сопротивлялись мирным усилиям Чейза. За свои попытки он только расплатился расквашенным носом. Сейдж не могла с уверенностью сказать, чей кулак нанес этот удар.
Какое-то время Лаки имел над Харланом преимущество. Харлан защищался. Потом положение изменилось. Наступать начал Харлан. Он всадил серию ударов Лаки под дых, сделал коротенькую передышку, а потом нанес яростный удар прямо в подбородок. Лаки попятился, повернулся, спотыкаясь, и боком врезался в решетку радиатора.
Даже оттуда, где стояла Сейдж, слышно было, как хрустнула кость. Казалось, Лаки мучительно долго висел на радиаторе в полной неподвижности, а потом соскользнул на землю, прижав правую руку к животу, и потерял сознание.
12
Сейдж считала, что понимает значение слова «страдание». Но хотя в словаре Уэбстера толкование его было очень пространным, оно оказалось неполным. До сегодняшнего вечера Сейдж не осознавала всю глубину и ширину пространства, определяемого понятием «страдание». Оно пронизывало ее до мозга костей, как жестокая простуда, которая заставляет человека съежиться под одеялами в тщетной попытке согреться. Страдание вызывает озноб, от которого человек стучит зубами, и сжимает судорогой его мускулы. До боли!
Широко открыв глаза, девушка смотрела в темноту, окружавшую ее постель, и перебирала в уме все события нескольких последних часов.
Закрывая глаза, Сейдж снова видела в призрачном свете фар Харлана и Лаки, сцепившихся в схватке, и сумасшедшее кружение поднятой ими пыли. Она снова слышала тошнотворные звуки лопающейся кожи, ломающейся кости… Перед ее глазами ярко стояло лицо брата, искаженное гримасой боли, его побелевшие губы…
Чейз затолкал Сейдж и Лаки в кузов «пикапа» и на бешеной скорости помчался домой, на ранчо. Езда была ужасной. Каждый толчок машины на ухабах вызывал у Лаки залп изощренных проклятий.
Прибытие их домой вызвало панику. Начавшийся шум и крики превратили ранчо в какой-то ад. Вся их одежда была залита кровью, и невозможно было разобрать чьей. У Лаки, кроме сломанной руки, была разбита челюсть и один глаз опух от удара, и еще была рассечена губа. Через несколько минут он был уже на пути в больницу в сопровождении Девон и Чейза. Марси и Сейдж остались с детьми, которых, к счастью, уже уложили спать.
Только позже Сейдж вспомнила о брошенных на пастбище лошадях. Она побежала в конюшню. Лошади были там, расседланные и вычищенные. Очевидно, это сделал Харлан, но ни его грузовичка, ни его самого нигде не было видно.
Чейз и Девон вернулись домой около полуночи без Лаки. Перелом руки был чистым и должен был зажить без осложнений, но врач посоветовал ему провести ночь в больнице под наблюдением.
— Он очень не хотел, — объяснила им Девон, — но я настояла. Могу я попросить вас остаться здесь на ночь? Меня могут вызвать в больницу или… вообще… — Она неловко замолчала.
Чейз и Марси согласились остаться на ночь. Сейдж приняла душ и приготовилась ко сну, стараясь делать все, как обычно. Ее тело, ее ум как будто онемели. Никто не тыкал в нее пальцем, не винил ее в том, что произошло, но все, наверняка, были молчаливо согласны, что она во всем виновата.
Чейз постучал к ней, когда Сейдж уже собиралась потушить свет.
— Есть хоть какая-то доля правды в том, что сказал Харлан? Ты беременна от него?
— Есть такая возможность, — тихо ответила она, не поднимая глаз, — но маловероятно…
— Он тебя изнасиловал, Сейдж? Если это так, я не собираюсь звать полицию. Я сам разберусь с этим сукиным сыном.
— Нет, Чейз. Ничего не делай! — Сейдж не могла вынести даже мысли о том, что доставит семье еще больше забот, неприятностей, горя. — Он не принуждал меня. Все было совсем не так.
— Может быть, он каким-то образом заставил тебя?
— Нет. Это было… по взаимному согласию.
Чейз еще немного постоял в дверях. Девушка буквально чувствовала макушкой склоненной головы, как его глаза впиваются в нее в поисках правды.
— Ладно, — наконец проговорил он. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи. Да, Чейз, — окликнула Сейдж. — Ты не собираешься сообщать об этом матери и Пэту?
— Мы обсудили это по дороге в больницу и решили не портить им медовый месяц.
Сейдж вздохнула с огромным облегчением.
— Я тоже так думаю. Спокойной ночи.
Прошло несколько часов после этого разговора, а она все никак не могла заснуть. Лаки попал из-за нее в больницу. Чейз грозился поймать Харлана и изувечить его, если не хуже. Ее невесткам рассказали о причине драки. Разговаривая с ней, они опускали глаза из жалости или из презрения, Сейдж не могла разобраться.
Вся семья была взбудоражена по ее вине. Как она заварила эту кашу? Еще за неделю до Рождества Сейдж считала, что контролирует свою жизнь. И вдруг все заколебалось, посыпалось и теперь обломки ее прежней жизни валялись вокруг в пыли и прахе.
Сейдж приняла несколько неправильных решений, которые повлияли не только на ее судьбу, но и на всех вокруг нее и даже на их семейное дело. Подумав об этом, девушка застонала и уткнулась в подушку.
Чейз и Лаки так радовались, строили такие надежды по поводу этой оросительной системы. Они видели в ней средство выбраться из долгов. А какое будущее ждало их теперь? Сейчас дела обстояли так, что о совместной работе с Харланом не могло быть и речи. Дела их снова пойдут на самое дно, и вина за это будет лежать на ней.
Внезапно озноб прошел. Сейдж даже стало неприятно жарко, и она откинула электрическое одеяло. Встав с постели, девушка начала бесцельно ходить по комнате.
Не могла она допустить, чтобы семейное дело потерпело крах. А если к тому же это будет следствием ее дурацких поступков, Сейдж совсем потеряет уважение к себе. Это дело начинал дедушка Тайлер. Будь все проклято, если можно будет сказать, что все лопнуло из-за того, что у его единственной внучки разыгрались гормоны и она поддалась сексуальному обаянию голубых глаз и облегающих «левис».
— Лучше мне самой пропасть, — торжественно произнесла Сейдж в темноту.
Она должна была предпринять что-то такое, чтобы предотвратить это несчастье. Но что? Девушка боялась на что-либо решиться. Последнее время, что бы она ни делала, все шло не так. Если она хотела доказать всем, что достойна имени Тайлер, она не могла больше допускать ошибок.
Но, не рискнешь — не выиграешь.
Кишка тонка, не думай о славе.
Все эти афоризмы промелькнули в ее голове и даже стали наполняться каким-то реальным смыслом. Наверное, думать так было опасно, потому что мысль, которая пыталась проникнуть в ее голову с черного хода, была по меньшей мере рискованной. Надо ли дать ей войти и оглядеться?
