— Спросите Джека, — предложил молодой человек и указал на бар.
Один из наших национальных недостатков состоит в том, что мы не уважаем созерцательного настроения. Бушмилл опустился на стул, предложил молодому человеку выпить и вынудил его неохотно согласиться на молочный шейк. Описав в деталях случай с жилетками, он кинул ему через стол свою визитку. Бушмилл не относился к тому надутому, застегнутому на все пуговицы типу миллионера, который так распространился после войны. Скорее он следовал образцу, принятому в 1910 году: чему-то среднему между Генрихом Восьмым и «наш мистер Джоунз будет в Миннеаполисе в пятницу». По сравнению с новейшим типом он был более шумным, провинциальным и добродушным.
Молодых людей он любил — его собственный сын был бы ровесником этого юноши, если бы не дерзкое упорство немецких пулеметчиков в последние дни войны.
— Я здесь с женой и дочерью, — поделился Бушмилл. — Как вас зовут?
— Коркоран, — отозвался молодой человек вежливо, но без особой охоты.
— Вы из Америки — или из Англии?
— Из Америки.
— Чем занимаетесь?
— Ничем.
— Долго здесь пробыли? — упорствовал Бушмилл.
Молодой человек заколебался.
— Я здесь родился, — сказал он.
Бушмилл заморгал и невольно обвел взглядом помещение бара.
— Родились?
Коркоран улыбнулся.
— Наверху, на пятом этаже.
Официант поставил на стол два напитка и тарелку чипсов «саратога». И тут же Бушмилл подметил любопытное явление: рука Коркорана стремительно засновала между тарелкой и ртом, всякий раз перемещая к жадно разинутому отверстию новую толстую стопку картофельных ломтиков, так что вскоре тарелка опустела.
— Простите. — Коркоран с сожалением посмотрел на тарелку, вынул носовой платок и вытер пальцы. — Я не думал о том, что делаю. Уверен, вы можете заказать еще.
Только теперь Бушмиллу бросились в глаза некоторые детали: щеки молодого человека были втянуты больше, чем следовало при таком строении лица, что объяснялось либо истощенностью, либо нездоровьем; костюм из тонкой фланели, явно ведущий свое происхождение с Бонд-стрит, залоснился от частой глажки, а локти едва ли не просвечивали; собеседник внезапно приосел, словно бы, не дожидаясь положенного получаса, уже начал переваривать картофель и молочный шейк.
— Стало быть, здесь и родились? Но догадываюсь, немало пожили за границей? — спросил Бушмилл задумчиво.
— Да.
— А когда в последний раз плотно ели?
Молодой человек вздрогнул.
— Ну, за ланчем. Приблизительно в час.
— В час дня в прошлую пятницу, — со скепсисом дополнил Бушмилл.
Последовало длительное молчание.
— Да, — признался Коркоран. — В прошлую пятницу, примерно в час.
— Остались на мели? Или ждете денег из дома?
— Дом у меня здесь. — Коркоран обвел рассеянным взглядом комнату. — Большую часть жизни я переезжаю из города в город и останавливаюсь в отелях «Риц». Думаю, если я скажу наверху, что я на мели, то мне не поверят. Между тем денег у меня осталось ровно столько, чтобы завтра, когда буду выселяться, заплатить по счету.
Бушмилл нахмурился.
— На те деньги, что здесь берут за день, вы могли бы неделю прожить в гостинице поменьше.
— Я не знаю названий других гостиниц.
Коркоран сконфуженно улыбнулся. Эта необычайно обаятельная и притом исполненная самоуверенности улыбка вызвала у Джулиуса Бушмилла жалость, смешанную с почтением. Как любому человеку, кто сам себя сделал, ему был не чужд снобизм, и он понимал, что вызывающие слова юноши содержат в себе чистую правду.
— Планы какие-нибудь есть?
— Никаких.
— Способности… или таланты?
Коркоран задумался.
— Я говорю на нескольких языках. Но таланты… боюсь, талант у меня один — тратить деньги.
— Откуда вы знаете, что он у вас есть?
— Да уж знаю. — Он опять задумался. — Я только что промотал полмиллиона долларов.
Вырвавшийся было у Бушмилла возглас замер на первом слоге: тишину гриль-бара нарушил новый голос — нетерпеливый, укоряющий, радостно оживленный.
— Вам не попадался мужчина без жилетки, зовут Бушмилл? Глубокий старик, лет пятидесяти? Мы ждем его уже часа два или три.
— Хэлли! — Бушмилл виновато ахнул. — Хэлли, я здесь. Я совсем забыл о твоем существовании.
— Не воображай себе, будто нам понадобился ты как таковой. — Хэлли подошла ближе. — На самом деле нам нужны были деньги. Мы с мамой хотели подкрепиться — и, между прочим, пока мы ждали в холле, двое премилых французских джентльменов приглашали нас на обед!
— Это мистер Коркоран, — проговорил Бушмилл. — Моя дочь.
Хэлли Бушмилл была молода, легка и подвижна, с мальчишеской прической и чуть выпуклым, как у ребенка, лбом; черты ее лица, мелкие и правильные, при улыбке пускались в перепляс. Ей приходилось постоянно сдерживать их наклонность к бесшабашному веселью; дай им волю — наверное, думала она, — и они уже не вернутся под ее детский лоб, на отведенную им площадку для игр.
— Мистер Коркоран родился здесь, в «Рице», — объявил ее отец. — Прости, что заставил вас с мамой ждать, но, по правде, я готовил небольшой сюрприз. — Обратив взгляд к Коркорану, он выразительно подмигнул. — Как тебе известно, послезавтра мне нужно ехать по делам в Англию, в один из тамошних уродливых промышленных центров. Я планировал, что ты с матерью попутешествуешь этот месяц по Бельгии и Голландии и завершишь поездку в Амстердаме, где вас встретит твой… Где вас встретит мистер Носби.
— Ну да, все это мне известно, — кивнула Хэлли. — Рассказывай, в чем сюрприз.
— Я собирался нанять туристического агента, — продолжал мистер Бушмилл, — но, к счастью, встретился этим вечером со своим приятелем Коркораном, и он согласился вас сопровождать.
— Я не говорил ни слова… — изумился было Коркоран, но Бушмилл остановил его решительным жестом и продолжил:
— Коркоран вырос в Европе и знает ее вдоль и поперек; родился в «Рице» — и понимает, что и как делается в отелях; имея опыт, — он многозначительно посмотрел на Коркорана, — имея опыт, поможет вам с мамой не расшвырять деньги, укажет, как соблюсти разумную умеренность.
— Отлично! — Хэлли взглянула на Коркорана с интересом. — Мы совершим настоящий объезд, мистер…
Она осеклась. В последние минуты с лица Коркорана не сходило странное выражение — теперь внезапно расплывшееся, сменившееся всполошенной бледностью.
— Мистер Бушмилл, — с усилием произнес Коркоран. — Мне нужно поговорить с вами наедине… сейчас же. Это очень важно. Я…
