Книга Похоть - Эльфрида Елинек

Герти сажают в машину. Тихо! Помогите мне подобрать слова: чужие руки и языки взяли ее в полон. Она почти спаслась бегством, яростно переключая передачи своих мускулов. Ремни безопасности не могут ее удержать. Другие связанные люди посоветовали ей это. Как художник тянется к искусству, так и дети деревни вереницей тянутся к ней, чтобы терпеть ритмическую муку, доставляемую этой женщиной. Ребенок склоняет голову над скрипкой, а мужчина склоняется над ребенком, чтобы наказать его. Фабричный хор поет по воскресеньям, чтобы выразить свою индивидуальность. Они поют, обращаясь ко многим, но поют как единое тело. Этот хор существует, чтобы его участники, как один человек, тянули себя за нити голосовых связок, пока высоко над ними гнездится фабрика. Время от времени она ощущает жажду и впускает в себя стадо, чтобы мачты линии электропередач слышали, как внутри гудят бедные люди, телами своими образующие шеренгу. Словно дети. Многих позвали, но мало кто призван исполнять соло. Директор занимается своей работой как хобби, поэтому с ним все в порядке. Молодые люди россыпью заполнили свои автомобили, теперь все двинулись на отпускные квартиры, где они еще больше напитают себя и пропитаются собой. Все комнаты уже сданы. Благословенные дороги тянутся по середине долины, чтобы каждый мог отдохнуть, кроме жителей окрестных домов, у которых от шума сочится кровь из ушей, но ведь и сами они когда-нибудь поедут в отпуск.

Женщина гонит машину по дороге. Мозг яростно бьется в голове, ударяет в стенки черепа, где он хранится, упирается в свои границы. За нею гонятся лыжники, а потом автомобильные скворечники (иногда размером с большой шкаф, а в нем — маленькие зайчата!) с чириканьем везут их назад, в клетки. Мы созерцаем мир и наблюдаем покой, который природа посеяла в наших сердцах, и сразу же съедаем его, развернув бумажку. Электрические лампочки одиноко светят нам. Убирают оставшийся мусор. Отцы семейств, следуя своим прихотям, обрушиваются на непослушных родственников и, вспоминая прошедший день, зыркают вокруг в поисках пищи — можно ли еще что-нибудь из этого съесть. Перед темным лесом появляется косуля, мы возьмем ее с собой, она покроется жиром, когда мы завернем ее в бутербродную бумагу. Они снова и снова жуют ее, а потом успокаиваются за красивой книгой или под легкую телепередачу. Для последних неудержимых спортсменов еще раз осуществляется поход наверх по узкой тропе, по которой они тут же сверзятся вниз. А в это время по берегам уже крадутся дикие животные, и с семнадцати часов в их ведение передается весь ландшафт. Местные жители лениво прячутся в своих домах, мужчины вверяют себя телевизору, смотрят передачи про животных и про родной край и узнают кое-что о собственных нелепых обычаях. Женщины — безработные. Ветер шумит над вершинами и успокаивает боль настолько, насколько необходимо, чтобы отвлечься от нее, смотря по телевизору сериал о пивоварах и о крестьянах, выращивающих оливы. Да, телевидение — штука слишком быстрая, не разбери поймешь, какой там отправляют культ, я имею в виду — пульт, которым люди отключают себя и включают телевизор.

День настроен серьезно и больше не раскидывает вокруг себя голубизну. По дороге домой Герти делает основательный привал в трактире. Ее засыпало волшебным снегом из далекого далека. Она пьет из любви к питию, многие пьют по обязанности, мирно расставшись с любимыми, которые радостно требуют что-нибудь выпить точно так же, как они требуют, чтобы воздух играл с ними, когда они мчатся вниз по склону. Целая шайка отдыхающих, которой увенчан этот день, толпится у стойки и продолжает заливать себя под самую завязку. Природа снова становится простой и одноцветной. Утром ее снова разбудят человеческие голоса, и она бодрыми ударами молота будет сбивать свою публику с горнолыжных трасс. Да, эту публику стянули с покрывала природы, но ее разноцветная повседневность еще лепится к нему, дежурное заведение набито туристами доверху. Заварушку, разгорающуюся вокруг источника пьющих людей, утихомиривает хозяйка. Как прекрасно, мы приехали сюда из дальней дали, мы сверзились с горы в долину, и наши животы уже разбухли от пива. Несколько лесорубов, самых услужливых слуг этих гор, уже скандалят вовсю в пивном зале, подзуживаемые горожанами, прежде чем они, словно топоры, врубятся в единственную опорную стойку своих жен. Герти с наморщено-мятым лбом молча сидит среди посетителей, которые терзают прихваченные с собой из дома бутерброды и заказанные здесь салатные ассорти. Завтра, а может, уже и сегодня вечером женщина будет стоять перед домом, в котором Михаэль обитает на каникулах, и высматривать сквозь окно, как его друзья пользуются своими благами. Она же, отверженная, унесется как быстрая мысль в дальнюю даль, никто не знает куда. А муж ее в это время прочесывает местность и убивает музыку. Мне холодно. Они забрались друг в друга, и все они роются в отбросах в поисках милой фотографии, которую они еще вчера получили в фотоателье. Еще вчера. А сегодня они уже отправились на поиски нового партнера, чтобы сотворить улыбку на его лице, прежде чем щелкнет затвор. Да, это мы!

Полные страданий, мы предстаем на всеобщее обозрение и хотим выглядеть привлекательно для других, ведь сколько всего мы отдали за нашу одежду, и нам теперь этого не хватает, когда мы раздеваемся перед нашим любовным партнером и отдаем ему себя. Тем временем женщина накачивает себя алкоголем; ей не собрать урожая других людей, которые пьянствуют здесь напропалую в своем разноцветном многообразии. Поднимается легкий скандал из-за ее норковой шубы, на которую наступил какой-то лыжник, но вскоре утихает. Человеческое племя здесь, под люстрой в деревенском стиле: как им удается реализовать свои формы в этих разноцветных синтетических границах, которые они себе устанавливают, чтобы их формы и нормы не устаревали, а уж тем более модели, по которым они построены? Они украшают себя столь же обильно, как и свои жилища, и вышагивают вокруг для всеобщего обозрения.

Все происходит так, словно валится с неба. Женщина бесцельно отступает. Перед ней ставят бокал, день кажется слишком торопливым, на горы уже опускаются сумерки. На Герти проливается жидкая народная молва, словно вода из детской ладошки. Бедняки, тяжело ступая, покидают круг своих близких, чтобы грязными руками выплеснуть себя в трактиры, чтобы журчать как ручей от всего, что они заливают в глотки. Однако этой женщине нужно отправиться домой, никто не желает пить с ее одобрения, ей следует оставаться безгласной, здесь обитает стадо вместе со своим добрым пастырем-модератором, программу можете посмотреть на соответствующей страничке телетекста! Жена директора — словно подгулявшее облако, по крайней мере, она так выглядит, поскольку сползает с сиденья на пол, на котором укладывается так, как сама себе постелила. Хозяйка основательно и по-доброму держит ее под мышки. По подбородку у Герти стекает маленький ручеек, набирая силу. Каждый день так нельзя. Природа еще раз, в последний раз, освещает все снаружи своим блеском, и стада, пасшиеся на ней, терпеливо согнув спины, шествуют в трактир, радостные оттого, что смогут, наконец, поднять кого-то с пола, вместо того, чтобы выпрямляться под ударами хлыста олимпийских трансляций и гнать себя по холмам. Если этих людей оставить в покое, то вы увидите, как быстро они утрачивают то, что составляет их главное обаяние: взгляд как у кинозвезды и прекрасные фотографии в альбоме, по которому мы соизмеряем наши требования к самим себе. Однако здесь волны перекатываются через них, и им приходится пробиваться сквозь массу однообразных местных жителей. Они достигают этого громкими звуками, яркими цветами, сильным запахом и деньгами. Песня приспосабливается к своим потребителям, время дня изменилось, переменилась погода. Ветер завывает в кристалликах льда, свисающих с деревьев. В пустоты женщины вцепляется еще несколько человек, поглядите-ка, теперь ее поднимают с пола двое мужчин. Их монеты сыплются на женщину. Они платят за ее бокал вина и за рюмку водки. Под предлогом, под которым им трудно скрыть свои грубые гениталии, они ощупывают Герти со всех сторон. Их жены исторгают из себя залп смеха, они, пока не изменилось освещение, быстро приводят в готовность свои поросшие волосами щели и занимают выгодную позицию. Они все еще пропитаны природой, настолько напитались они жизнью. Приходится много платить, чтобы восседать здесь, у трактирной стойки, словно на одиноком острове, и изрыгать из себя слизь. Какой-то мужчина в шутку сажает себе на закорки одну из женщин, между ее бедрами что-то растет и багровеет, между бедрами, которыми она слева и справа прижимается к ягодицам мужчины. Никому не хочется уходить. Они пляшут вокруг, ведь когда-нибудь и самая скучная послеполуденная программа заканчивается. Короткое расстояние преодолевают за несколько секунд, пах распахивается, и вот они уже оседлали друг друга и прибавляют газу, умоляют об избавлении, и в их потрохах гром гремит от многочисленных стаканчиков, которые выстроились в них про запас, для более буйных времен. В темноте кое-кто уже выпрастывается из пут своей одежды. Герти щиплют за грудь, на виноградниках Господних взрастаем мы радостно и невинно, словно овощи, мои милые дамы! Все это нисходит на нас с небесных вершин, на которых мы пребываем и любим, когда нас приятно удивляют желаниями, вдруг выскакивающими наружу из наших лыжных брюк.