Голову ему вновь стянуло тяжелой, но все же переносимой болью. Карри же, не удостоив его даже взглядом, прошла к высоченному лысому старику, которого окружало с дюжину чем-то очень похожих на Тровина и Бранра воинов. Неожиданно Скагги догадался, что это и есть скальды, и что почему-то они держатся в стороне от остальных ратников Фюрката.
Когда сгустились сумерки, Бранр, который, оказывается, не забыл своего полуобещания-полуугрозы отвести его вечером на Круг, провел его через южные ворота мимо весело обменивающихся шутками стражников, чтобы потом, перейдя через поле и сосновую рощу, вывести на просторную лесную прогалину. Неровным кругом на прогалине разместилось сорок, может быть, пятьдесят воинов. У всех были мечи или секиры, но щиты их были прислонены к стволам деревьев, а копья воткнуты в землю. Внутри круга полыхал костер, а возле него наконечником вверх было воткнуто одинокое копье, в свете пламени древко и наконечник его поблескивали серебром. С копья свисали собранные на кожаный шнурок гроздья ярко-красных ягод, столь необычных в начале лета. Приглядевшись поближе, Скагги сообразил, что это прошлогодние ягоды тиса.
— Здравствуй, воспитанник Молчальника, — кивнул Бранру, а к Скагги при звуке его голоса вдруг вернулась еще одна частичка памяти. Это был Грим, сын Ульва, скальд Одина, годами моложе только лишь Оттара Черного, который тоже сидел в этом круге вокруг костра. Скагги неожиданно также вспомнил, что Грим, за потерю в юности волос прозванный Лысым Гримом, еще до их с Тровином отъезда, был вожаком Круга, выступавшим в случае необходимости от имени всех детей Брагги. — Мы рады твоему возвращению и рады приветствовать тебя здесь, и поверь мне, не менее тебя скорбим о гибели нашего собрата. Сколь бы ни горестны были воспоминания о тех событиях, нам необходимо знать, что произошло в ночь, предшествующую гибели твоего наставника.
— Я… Под вечер Тровин велел мне седлать коня и сказал, чтобы я затвердил слова, которые для верности он запишет мне на дощечке. Кроме этих слов, рунами на ней было вырезано кое-что еще.
Бранр видел, как лоб мальчишки покрывается испариной, как закатываются у него белки глаз, точно так же его схватила судорога, когда он попытался рассказать о гибели наставника в гаутландской харчевне.
— Отправиться я должен был к Гриму. Но чем больше сгущались сумерки, тем больше тревожился Тровин. Тогда я… — теперь Скагги едва-едва, даже как будто через силу выговаривал слова, — думал… я думал… что наставник стар… сколь же я был неправ… Это все моя вина. — Голос его сорвался на крик. — Я мог заставить его уехать со мной! Мог оглушить! Мог перекинуть через седло и увезти! — В углах губ у него выступила белая пена.
Хамарскальд сделал шаг вперед, но его опередил Амунди:
— Хватит! — резко сказал целитель.
Скагги замолк на полуслове и округлившимися глазами уставился на невысокого сухопарого человека средних лет. Светлые с начавшей уже проступать сединой волосы целителя были разделены на прямой пробор и удерживались плетеным из зеленых и коричневых полосок кожи ремешком, охватывавшим его лоб. На левом виске с головной повязки свисала подвеска в виде двух с маленьким листком бронзовых яблок. Вид у говорившего был встревоженный и едва ли не сердитый. Скагги попятился в недоумении.
— Действительно хватит! — присоединился к нему голос кряжистого скальда с волосами цвета некрашеного льна.
Скагги отступил еще на шаг. Однако сухопарый обратился не к нему, а к остальным детям Брагги:
— Доверьтесь моему опыту целителя. Сейчас я своими глазами убедился, что Бранр Хамарскальд был совершенно прав, когда говорил, что воспитанник Тровина частично лишился памяти. Я просил бы Круг довериться моему опыту целителя и поручить его моему попечению. Меня зовут Амунди Стринда, или Амунди Травник, а иногда просто Целитель.
— Скагги, — Скагги запнулся, — Скагги, сын Лодина из рода Хьялти.
— Так, значит, ты с Шетландских островов? — улыбнулся целитель.
XI
Руна в волшбе — будто конь на скаку.
Эваз — восьминогого Слейпнира знак,
лучшего из коней, что носит шамана по всем мирам девяти.
Лошадь даст рунному мастеру знать,
где искать то скрытое знание,
к которому он столь стремится.
А при волшбе руна Эваз сдвиг с мертвой точки для действия
В мир принесет.
Целую ночь он копал эту яму на единственной тропе, ведущей к воде. Оглянувшись по сторонам, Вес понял, что получилась у него даже не яма, так, узкая расщелина, в которую все, что и возможно, это втиснуть боком тело. Темно, и рваные края расщелины будто зубцами рвут крышу блеклого предутреннего неба.
И в этом тусклом свете смутно поблескивает клинок, уже пронзивший своего творца, с радостью убьет он и хозяина, да только хозяин пока посильнее меча. Мечу не терпелось убивать, но пения его не услышит никто и ничто: клинок помолчит, пока не придет его время.
А герой ждет. Ждет в вырытой им самим яме на тропе к водопою. И его переполняет…
Постепенно Вес начал осознавать — вспомнив внезапно, что именно этому пытался научить его Тровин Молчальник, как этому учили все скальды, — кто он, в чьем теле он оказался. И хозяин этого тела, могучий герой, еще не достигший вершины славы, не разбудивший могучую деву, не завоевавший еще себе королевну и королевство, ощущает странную сосущую пустоту в желудке. Это ощущение пугает воитель никогда раньше не испытывал ничего подобного. Герой не знает, что можно повернуть назад, отказаться от схватки…
И Сигурд, сын Сигмунда, будущий обладатель заклятого золота Нибелунгов, чье имя навеки останется в сказаньях и песнях, познает, что такое страх. Страх перед шипастым, железно-чешуйчатым существом, что, извиваясь, разравнивает телом камни. С каждым ударом тяжелой лапы вибрирует и подрагивает каменистая тропа, скала скрипит под когтями, и с шорохом тащится незащищенное, как говорят слухи, чешуйчатой броней брюхо.
И вот оно… Огромная голова четким силуэтом выделяется на фоне серого неба, бугристая голова, похожая на обломок скалы. Ее и впрямь можно было бы принять за безобразный валун, если бы не движение стальной чешуи. Стальные пластины на груди, на черепе движутся… движутся, переливаясь тусклым блеском… Где-то над ним раздался леденящий душу шорох, за ним грохот, — это тварь, похоже, махнула хвостом, обрушив, наверное, ближайшую каменную гряду.
Переждать, переждать, пока дракон проползет, пока подставит незащищенное брюхо.
И тут страшная голова заслоняет собой небо, и Сигурд-Вес видит то, о чем не мог бы поведать ни один смертный, — никто, кто видел такое, не вернулся.
Глаза дракона. Белые глаза, будто подернутые пленкой болезни, но за этой пеленой бьется лихорадочный свет. Кто знает, безумна тварь или умна?
Но еще остается надежда, что влекомая жаждой тварь проползет мимо, примет его голову за камень, пусть даже на этот камень опустится кошмарная когтистая лапа… поднимается, опускается закованная в броню голова, и белые глаза глядят на героя.
