— Выпьешь? — спрашиваю я Эльзу. Она смотрит на меня внимательно. Неужели заметила, что я веду двойную игру?
— Не хочу. Пей сам.
— А вдруг она отравлена?
— Она же закрыта!
— А вдруг? Знаешь, такие шприцы с тоненькой-тонкой иглой. Дыры нет вроде, а яд — внутри.
— Хорошо, — вздыхает Эльза. Я наливаю виски в два стакана. Мы чокаемся. «Твое здоровье», — говорю я и пью первым. Человек свое дело сделал. Ему я выпить не предлагаю. Человек собирает инструмент и уходит. Я встаю к двери и картинным жестом выпроваживаю Эльзу:
— Прошу вас, мадам!
— Милый, — говорит на пороге Эльза, — ты здесь береги себя. Если что, звони. И ничего не бойся. В доме только мы.
Я дублирую выпроваживающий жест. В кино это было бы эффектно. Все-таки я неплохой актер.
Я один наконец. Повернуть ключ, набросить щеколду. Сбросить одежду. Что они сделали со мной — Рыбак и Маска Баутта? Яйца на месте. Проверить внимательно складки, нет ли следов скальпеля. Нет. Тело усыпано синяками, как веснушками, но это три толстяка постарались. А где же… Ага, вот оно! Под правым коленом шрам в виде запятой. Не очень длинный, сантиметров пять, но четкий и, кажется, глубокий. Выглядит подозрительно аккуратно. Знак магический эдакий. Я лезу под душ. Господи, какое счастье! Счастье в собственном соку. Я понимаю, зачем люди подымаются в горы или спускаются в пещеры, зачем бегут марафон по пустыне или по глубоким снегам. Зачем, наконец, они воюют в окопах, кормят собой насекомых, зарываются в землю, когда из вражьего окопа грассирует автомат. Чтобы после всех испытаний-лишений залезть под душ. Может быть, Идеальный Муж для того и ходил с Рыбаком в непогоду в море, чтобы испытать потом подлинное блаженство?
И тут меня пронзило — сначала мыслью, а потом болью. Вернее, одной сущностью сначала в виде мысли, а потом в виде боли. Внутренний кинопроектор транслирует кадры из фильма «Игры разума», герою которого вшивают в руку электронную хрень с экранчиком. На экранчике всплывает в нужные моменты код доступа. Сверху остался маленький шрам, отдаленно похожий на мой. Я вижу эпизод — герой сидит под душевыми струями и расковыривает этот шрам. Ищет устройство. Оно исчезло. В минуты опасности на лбу Гарри Поттера шрам начинает гореть. А я уже сижу под струями и заношу над шрамом маникюрные ножницы. Что они мне туда зашили?! Но я боюсь сделать себе больно. Не могу сыграть Героя. Байки о несгибаемых пленниках, отпиливающих ржавым ножом ногу, чтобы выбраться из капкана, всегда наводили на меня панику-тоску. Мне не нужны такие сильные роли. Мне нужно виски, сигарету, еще виски, еще сигарету, подушку и одеяло.
Ночью за стенами буянит Вселенский Зверь. Я слышу не только его иерихонские завывания, но и треск падающих деревьев, и писк мыши, потерявшей норку и расстающейся в саду под кустом со своей тенью, и стеклярусный бой дождя о жесть. Эти звуки не могут просачиваться сквозь толстые стены и дубовые ставни, но я их слышу. Я чувствую, как раскачивается вилла «Эдельвейс». Совсем немного. Микрон на Север, микрон на Юг. Конечно-конечно, ее стены выдержат напор восьми Март. Но тем не менее вилла колеблется. Она смертна, как и все на Планете Дождя. И щеколда на двери накаляется докрасна, как шрам отличника Гарри. Я закатываюсь в одеяло с головой. Я спрятался в домик. Я маленький, а вокруг — большой страшный мир. На улице, во всем свете царствует мрачная Марта. На лестницах виллы «Эдельвейс» толпятся Безголовые Призраки, Венецианские Маски, Мужские Шаги. Я опять беззащитен на этой постели. Так беспомощен покойник, к гробу которого подбираются эксгуматоры. Лопата уже скребет по крышке, а ты мертв и не можешь возразить.
Я засыпаю-просыпаюсь каждый, может быть, час. Может быть, чаще. Проснувшись в пятый раз, я понимаю, что не могу дальше находиться под одеялом в позе эмбриона. Мне тесно мое тело. Внутри меня есть еще одно, и оно больше первого. Шире трахея, массивнее сердце, тяжелее яйца. Совсем немного, но шире, массивнее, тяжелее, длиннее, увесистее. Этого хватает, чтобы распирать меня изнутри, словно газ колбу. Чуть больше — это размер Мертвого Мужа. А может, он тут и ни при чем. Я залез в себя, как залезаю обычно в экранный фантом, и оказалось, что я в себя — не вмещаюсь.
Я встаю, открываю окно, распахиваю ставни. Теперь дождь идет вертикально. Ровнехонько, как бритва. Стена воды падает мимо кончика моего носа, не задевая его. Напор такой, что, если я выдвину нос на полсантиметра вперед, дождь срубит его, как гильотина. За пленкой дождя растут деревья молний. Вспышка белой молнии — и все вокруг черное. Вспышка черной молнии — и все вокруг белое. От светопредставления невозможно оторваться. Я замерзаю. Закрываю окно. Сигарета, виски, еще виски. Я не могу согреться. Мне нужна Эльза. Куда пропал хэнди? Свет включать страшно. Страшно увидеть в комнате толпу скелетов. Но я включаю свет. Не могу найти хэнди. Перевернулась пепельница. Смахнул локтем бокал — вдребезги. Не могу найти хэнди. Ага, вот он — экран разбит, кнопки переклинены. До спальни Эльзы восемь шагов, но мне страшно выходить в коридор. Тем более что ее спальня за поворотом. Мало ли что ждет за поворотом. Что же делать? Раздается легкий стук в дверь. Это Эльза.
Тема: Per aspera
Дата: 19.09.02 20:00
От кого: Александра <[email protected]>
Кому: Danser <[email protected]>
Привет По телевизору показывают ваш ураган Съемки с вертолета очень красиво Завидую Держись
Еще весь день показывали репортаж из Франкфурта — как чувак на самолете хотел в небоскреб въхать Не слыхал? Парень захватил самолетик маленький, для чайников, и кружил на нем пять часов над Франкфуртом, грозил втемяшиться в пятидесятиэтажный офис европейского, что ли, банка Какого-то банка Требований не выдвигал Постепенно выяснилось, что чудик — большой поклонник первой афроамериканской астронавтки, которая разбилась на челноке — когда там американцы разбились, я еще в школе была Он в нее втрескался по предполетным репортажам, собирался встречать у трапа с миллионом роз, а когда эта штука взорвалась, он крышей поехал от обожания Ему все казалось, что мир мало о ней помнит, памятника не поставили, месс не служат и вообще не уважают Вот парень и решил о ней напомнить Молодой парень, лет двадцати Полетал и сдался По-русски сказали бы, что астронавтка все это время от стыда в могиле вращалась Но у нее нет могилы
Вчера в Вене тот тип, который трупаков выставляет, делал натуральное вскрытие при публике Мы думали даже поехать, но Антуан позвонил, и не было билетов (за 100 евро-то!) И хорошо, я думаю Антуан сейчас пошел за шампанским, я сижу в гостинице на самой главной площади здесь, с памятником Моцарту Тут два дома, где он родился А могил у него, кстати, три (все в Вене) Нормально устроился А во Франкфурте я весной такую залепуху видала: колонна, которая каждый день уходит под землю на сколько-то сантиметров, и за год уйдет совсем Меня даже фотали с этой колонной, не смогла сейчас файл найти
А. из Зальцбурга
Потрясает скорость и необратимость Дурных Событий. Ошибся в адресате письма, выгрузил прилюдно коктейль на голову давно раздражавшему начальнику — мир летит в тартарары. Шагнул с балкона — и никаким усилием мысли, самой проворной, никаким усилием воли, самой железной, не отменить земного притяжения. Хорошее превращается в плохое быстрее, чем человек успевает вынуть из бархатного чехольчика лупу, чтобы тщательно рассмотреть источник потенциальной опасности. Но иногда — очень редко — плохое превращается в хорошее. Едва мы упали с Эльзой в постель, мир изменился. Своенравная Марта — всего лишь тайфун-ураган, а не конец света. Призраки на лестницах — только призраки. Озноб — только отсутствие рядом теплого тела партнера. От хоррора до мелодрамы — восемь шагов. Тех самых, что от спальни до спальни. Я обнимаю широкие бедра Эльзы, как могучее дерево — источник богатырских сил. Обнимаю, следовательно, существую.
