Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
Уже два месяца я был вне джанка. Когда с ним завязываешь, всё кажется безжизненным, лишь в памяти сохранился ритм вмазочного конвейра, застывший ужас перед джанком, и твоя жизнь, втекающая в вену, три раза в день.
С соседнего столика взял подборку комиксов двухдневной свежести… Положил обратно. Нечего делать. Некуда пойти. Моя жена была в Акапулько. По дороге домой, за квартал, заметил впереди спину Старого Айка.
Некоторых людей вычисляешь на предельном от себя расстоянии, тогда как в личности других не уверен, пока не приблизишься вплотную. В большинстве своём, джанки чётко выделяются в фокусе глазного объектива. Прошло достаточно времени, чтобы при виде Старого Айка у меня от удовольствия забурлила кровь в жилах. Когда ты на джанке, пушер – как любимая для влюбленного. С нетерпением ждёшь его особых шагов в коридоре, условного стука, пристально разглядываешь мелькающие перед тобой лица на городских улицах. Мысленно обсасываешь каждую деталь его появления, как будто он уже наяву стоит в дверях и толкает старую пушерскую наёбку: «Извини за такой облом, но я просто не смог затариться». А затем, смакуя ощущение силы личного выбора, воли дать или отказать, наблюдает, как на лице собеседника отражается мучительная игра надежд и сомнений. Пэт в Новом Орлеане всегда следовал этой мотне. Как и Билл Гейнз в Нью-Йорке. Старый Айк мог клясться, что у ничего нет, а затем сунуть пакетик в мой карман и сказать: «Смотри-ка, а ты всё время его с собой таскал».
Но сейчас я был вне джанка. Хотя по-прежнему, редкий укол морфия перед сном мог быть весьма приятен, а ещё лучше – спидбол («качели»), наполовину морфий, наполовину кокаин. Айка я застал врасплох у входа в свою квартиру. Хлопнул его по плечу, и он обернулся, его беззубая, старушечья, джанковая физиономия расплылась при виде меня в улыбке.
– Привет, – сказал он.
– Старый, целую вечность не виделись. Куда ты запропал?
Айк рассмеялся.
– Да загремел тут ненадолго в тюрягу. Да и в любом случае, не хотел объявляться, зная, что ты слез. А ты совсем завязал?
– Да, завязал.
– Ну тогда, наверное, уколоться хочешь?
Он ехидно посмеивался.
– Та-а-к…
Я почувствовал прикосновение старого кайфа, словно неожиданно встретил старого любовника или любовницу, и нас захлестнула волна забытого наслаждения, и мы оба понимаем, что снова окажемся вместе в постели.
И тут Айк пошёл cоблазнять:
– У меня здесь около десяти сантиграммов. Мне всё равно этого мало. И немного кокса есть.
– Тогда заходи, – решился я.
Открыл дверь. В квартире было темно, воздух затхлый. Одежда, книги, газеты, немытая посуда валялись в полном беспорядке на стульях, столах и грязном полу. С неубранной кровати я сбросил кипу журналов и позвал Айка.
– Присаживайся. Продукт при себе?
– Да, только я его конкретно засунул.
Покопавшись в одежде, он извлек из-под подкладки прямоугольный бумажный пакет – типично джанковая фальцовка, один конец заткнут в другой. Внутри него оказались два маленьких, точно также завернутых. Пакетики он положил на стол, посматривая на меня своими блестящими карими глазами и так плотно сжав губы, что со стороны казалось, будто их намертво зашили.
Я сходил в ванную за техникой. Игла, пипетка и кусочек ватки. В груде грязных тарелок, сваленных в мойку, нашел чайную ложечку. Айк вырезал длинную полоску бумаги, послюнявил, и обмотал кончик пипетки. Поверх обслюнявленного бумажного воротника насадил иглу. Осторожно раскрыл один из пакетиков, стараясь не просыпать содержимое, что часто бывает, если торопливо развернуть вощёную бумагу.
– Это Чарли, – сообщил он. – Будь осторожен, продукт мощный.
Я высыпал содержимое морфяного пакетика в ложку, добавил немного воды. Около пол-грана, определил я на глазок. Больше похоже на четыре сантиграмма, чем на десять. Держал ложку над зажигалкой, пока не растворился морфий. А вот кокс никогда не надо нагревать. На кончик лезвия ножа я насыпал немного кокаина, ссыпал в ложку и он моментально растворился, как хлопья снега, падающие в воду. Истертым жгутом перехватил руку выше локтя. От волнения дыхание стало прерывистым, пальцы дрожали.
– Айк, ты не вмажешь меня?
Старый Айк деликатно провел по вене, аккуратно держа пипетку между большим и указательным пальцем. Он знал своё дело. Я едва почувствовал попадание. Тёмно-красная кровь струйкой брызнула в шприц.
– О'кей, – сказал Айк сквозь зубы. – Контроль есть, поехали.
Я ослабил жгут, и он выжал пипетку мне в вену. Кокс зацепил голову, приятное перенапряжение в мозге, пока морфий распостраняется волнами релаксации по всему телу.
– Нормально получилось? – спросил, улыбаясь, Айк.
– Если Господь и придумал что-нибудь по-лучше, то наверняка заначил это для себя.
Прокипятивший иглу Айк выпустил поршнем остатки кипяченой воды и с глупым видом сказал:
– Да ладно, когда там огласят список претендентов, мы как пить дать в нём окажемся, верно?
Я сел на кровать и закурил. Старый Айк отправился на кухню заварить чайку. И завел очередную серию нескончаемой саги о Чёрном Ублюдке.
– Чёрный Ублюдок сейчас пашет на трех чуваков. Все трое – карманники и неплохо, кстати, зашибают на рынке. По полной подмазывают легавых. Он даёт им на дозу четыре сантиграмма за пятнадцать песо. Со мной теперь не заговаривает, поднялся, грязная скотина. Ты увидишь, он и месяца не продержится. Как только один из этих чуваков залетит, то сдаст его с полпинка!
Он появился у кухонной двери и щелкнул пальцами.
– Говорю тебе, месяца не протянет.
И его беззубый рот перекосило от ненависти.
* * *
Когда я забил на суд и покинул Штаты, гонения на джанк, казалось, вступали в новую и особую, по своей нетерпимости, фазу. Уже отчётливо проявились первые симптомы общенациональной истерии. Луизиана приняла закон, согласно которому наркоманы считались преступниками. Но пока не определены условия (Что и Когда), пока не дана точная формулировка юридического термина «наркоман», не требуется доказательств вины, пусть даже явно попадающих под действие закона, сформулированного таким образом. Нет доказательств, и соответственно, нет судебного разбирательства. Это полицейское законодательство штата делало уголовно наказуемым сам образ жизни человека. Другие штаты стремились превзойти Луизиану в формах юридических извращений. Я понимал, что возможность избежать наказания тает для меня с каждым днём по мере того, как анти-джанковские настроения перерастают в параноидальную, навязчивую идею национального масштаба, сравнимую с антисемитизмом в нацистской Германии. Так что я на всё забил, и решил постоянно жить вне Соединенных Штатов.
Находясь в безопасном Мехико, я с интересом наблюдал как разворачивается анти-джанковая компания. Читал о подростках-наркоманах и о Сенаторах, требовавших смертной казни для торговцев наркотиками. Мне это резало слух. Какой идиот хочет видеть молодняк среди своих покупателей? У них никогда не хватает денег, они всегда раскалываются на допросах. Когда их родители узнают, что любимые чада сидят на джанке, то немедленно бегут в полицию. Я полагал, что либо у всех Штатовских барыг коллективно поехала крыша, либо подростковая наркомания выросла настолько, что раздула и без того отрицательное к джанку общественное мнение к принятию новых карательных законов.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
