Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Понемногу отец Ксаверий, как явствовало из его бумаг, стал охладевать к своим изысканиям – поскольку с определенного момента не мог уже продвинуться ни на шаг вперед. О чем и писал. Начал понимать: узнать больше, чем он уже знал, вряд ли получится.
(Тут отец Каэтан уточнил: он, конечно, не берется судить безапелляционно, но лично у него создалось впечатление: отец Ксаверий, хотя и не упомянул о том ни словечком, в годовщину смерти Голубой Панны сам ходил на то место. Судя по некоторым обмолвкам и туманным фразам, такие намерения у него, во всяком случае, были. Однако о встрече с Голубой Панной он не писал ничего.)
А года через два с половиной отец Ксаверий дождался повышения. Я плохо разобрался в терминах, которые употребил отец Каэтан, но выходило примерно так, как если бы меня из этого городишки с должности командира роты забрали служить в штаб армии. «Заметки» свои отец Ксаверий оставил в архиве парафии – видимо, «исследования» его и в самом деле были не более чем развлечением от скуки, тут же заброшенным, когда судьба оказалась к нему благосклонна и он занял какую-то должность при епископе.
Как обстояли дела в течение следующих сорока с лишним лет, отец Каэтан не смог бы изложить подробно. Поскольку признался честно: у него самого ни разу не возникало желания как-то «исследовать» на манер отца Ксаверия всю эту историю.
– Как бы объяснить, пан надпоручник… – сказал он, не отводя глаз. – Зачем? Есть вещи, существующие независимо от наших желаний и помыслов. Мы просто-напросто не в состоянии на них как бы то ни было повлиять. К чему тогда пустое любопытство? Я не сомневаюсь, что Голубая Панна ездит по дорогам… как и вы теперь, несомненно. И что же здесь можно поделать? Я отслужил в свое время мессу, прося Господа, чтобы он оборвал блуждания неприкаянной души – но это не помогло…
Конечно, кое-что о последующем он все же знал. Не интересовался специально, но знал. Впервые о Голубой Панне он услышал лишь через полтора года после того, как обосновался здесь: один городской хлопец покаялся на исповеди, что «ходил на дорогу поприветствовать Голубую Панну». Это, оказывается, к тому времени среди молодых ухарей, и городских и деревенских, давно сложилась своеобразная традиция: чтобы прибавить себе уважения у приятелей, нужно в известное время бродить по большой дороге, чтобы, если удастся, встретить Голубую Панну, сдернуть шапку и вежливо раскланяться. Отец Каэтан, естественно, потребовал уточнений: о какой такой панне идет речь? А потом в дальнем углу одного из шкафов «архива» парафии отыскал «Заметки» отца Ксаверия.
И повторил: он ничего не вызнавал специально, но кое-что все же залетало в уши. Вроде бы и за эти сорок с лишним лет, предшествовавших его появлению здесь, исчезали военные. Вроде бы и в тех случаях следствие не отыскало ни следов, ни тел. Наконец, за те двадцать с небольшим лет, что он здесь провел, трижды в двух повятах исчезали бесследно военные – в том числе один бесшабашный уланский поручник, который, прослышав о Голубой Панне, поклялся фамильным гербом, что всякую свободную минутку будет проводить на дороге, пока не встретит красавицу и не забросит букет к ней в экипаж. «И, надо полагать, встретил», – без улыбки сказал отец Каэтан, глядя в стол.
В войну в здешних местах пропала бесследно добрая дюжина немцев. Но тут уж, пожимал плечами отец Каэтан, ни о чем нельзя говорить определенно. Поди догадайся, кто из них встретил Голубую Панну, а кто попался партизанам…
– А вот теперь вы, пан надпоручник, – сказал отец Каэтан задумчиво. – Значит, она не успокоилась, неприкаянная душа. И ей по-прежнему все равно, кто перед ней: австрияк, поляк, советский… Лишь бы он был военным.
– Стерва… – вырвалось у меня.
Он наполнил рюмки, покачал головой, сказал задумчиво:
– Неприкаянная душа… Что мы можем знать о той стороне?
Он сделал неопределенный жест, но я его прекрасно понял. Мы выпили и помолчали. Уж не знаю, о чем думал старик, а мне по-прежнему было обидно и горько. Потому что для меня – и это никакие не высокие слова – рухнула прежняя картина мира, атеистическая, материалистическая. Потому что мне было неопровержимо доказано: существует та сторона. Что-то у меня сломалось в душе – и, наверное, до сих пор не встало на место.
– А ведь вы никак не могли знать заранее, вы о ней вообще раньше не знали… – сказал отец Каэтан. – Но и в самом деле неизвестно с каких времен кружит поверье: если военный, повстречав ее, уйдет невредимым, он будет жить долго… И если уж она, вы говорили, так и сказала… Долго будете жить, пан надпоручник.
– Хотелось бы верить, – сказал я без особого воодушевления.
Потому что мне пришло в голову: «Это еще ни о чем не говорит. Пусть даже не врет поверье. Пусть даже не врала… она. «Долгая» жизнь – понятие растяжимое, в него многое вмещается. Можно потерять руки-ноги, «самоваром» стать, как это тогда называлось – и прожить в таком состоянии чертову уйму лет. И каждый день думать: «Лучше бы убило на месте. Одна мука от такой долгой жизни…»
– Хотите, пан надпоручник, я вам отдам «Заметки»? – спросил вдруг отец Каэтан. – Вы образованный человек, вдруг да пригодится…
– Нет уж, – сказал я решительно. – Этим я заниматься не намерен. Уж вы-то, думаю, меня прекрасно поймете, отец Каэтан… хотя мотивы у нас наверняка и разные.
Он легонечко кивнул, как мне показалось, одобрительно. Вскоре я от него ушел. И больше никогда не ходил на озера, хотя мы там простояли еще две недели. Сказал, что рыба надоела. Солдаты, конечно, украдкой продолжали туда регулярно наведываться: ну что поделать, не было у меня возможности перекрыть им туда доступ. Какие грозные приказы ни отдавай, всегда найдется ухарь, который их нарушит – в такой вот ситуации. И эти две недели я провел в диком напряжении. Частенько представлялось: идет на рассвете или в вечерних сумерках какой-нибудь не особенно и острый умом недотепа из моей роты вроде Збышека Корча, Сереги Петренко или Чаплицкого, встречает на дороге очаровательную панну и, когда она с обворожительной улыбкой предлагает подвезти храброго воина до городка, от большого ума, развесив уши, лезет в экипаж. И пропадает бесследно. И повисает на мне как на командире роты нешуточное ЧП.
Обошлось. Ни один не пропал. Когда через две недели выступали, никто больше меня этому не радовался – и никто об этом не знал. К отцу Каэтану я после того не заходил ни разу, сам не знаю почему.
Ну и вот… Довоевал, уцелел, вернулся. Бывал в Польше пару раз на торжественных мероприятиях, юбилеях, встречах однополчан – но в тот городок не заносило ни разу. Что он для нас значил? Захолустная дыра, где на три недели останавливался полк. Сколько их, таких, было… В подобных местах торжественных мероприятий никогда и нигде не устраивают.
Историю эту я стараюсь не вспоминать. Религиозным я так и не сделался. Я просто знаю, что та сторона все же есть – но это лишь удручает, вызывает кучу вопросов, над которыми мне совершенно не хочется думать. Я и не думаю.
И только редко-редко – особенно когда случается на рыбалке попасть в туман – нет-нет да и подумаешь: «Вот интересно, ездит ли она до сих пор? Краса ненаглядная, неприкаянная душа?» И до сих пор я не найду ответа: стерва она или нет? Или есть что-то такое… не по нашему пониманию? Где наши обычные мерки не годятся?
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
