— Мое чутье, — сказал Уоллес Грирсон. — Все, что умеет Эрика, — это пустить пыль в глаза, запудрить мозги клиенту. Вы умный человек, капитан Дельмонико, и у вас большой жизненный опыт. Знаете, в каждом классе всегда есть круглый отличник, которому пророчат блестящее будущее. Но всегда есть и другой или другая, кто крутится у вершины, никогда ее не достигая, — потому что она (пусть это будет она) мыслит слишком индивидуально и нестандартно. И знаете что? На встрече выпускников через двадцать лет оказывается, что как раз у нее блестящая карьера. Эрика — это примерная девочка с отличными отметками, но она никогда ничем не руководила, кроме юридического отдела. У нее узкий кругозор, а вместо мозга — калькулятор. Дезмонд ей очень помогал, сам того не замечая. — Грирсон нахмурился. — Еще мое чутье говорит, что управлять промышленной империей — не голубая мечта Эрики. Она стремится к чему-то другому, только я не знаю к чему.
— Чутье, мистер Грирсон, замечательная штука, — торжественно произнес Кармайн и, не дожидаясь Дездемону, удалился.
«Вечеринки, — подумал он, — куда лучший источник информации, чем официальные допросы». Если бы Майрон не организовал этот прием, миссис Хайман не увидела бы женщину в коричневом «блине» и так ничего бы и не вспомнила, а у корнукопского правления не развязались бы языки от выпивки.
«А хозяйка-то поскучнела, — заметил он, направляясь в сторону Эрики. — Ничего удивительного — гулянки в шумной компании не в ее характере. Майрон — другое дело. Западное побережье вошло ему в плоть и кровь, он обожает вечеринки. Нет, не так, не так, Кармайн! Он просто не может жить без блеска и суеты, без людей, красующихся друг перед другом, без гомона деляг, заключающих сделки. Вечеринки только часть этого мира с обедами в «Поло Лаундж» и ужинами в самых модных ресторанах недели. Майрон отбывает епитимию, когда приезжает к нам. Нет, иудеи не налагают епитимию. У Майрона это больше похоже на то, как люди стегают себя связкой прутьев, перед тем как броситься в бассейн или раскаленный пар. Мы для него эти прутья, позволяющие ему заново ощутить прелесть своего мира. За что я его люблю? За то, что он совершенный джентльмен, истинный отец Софии, воплощенная доброта и щедрость и вообще славный парень. Однако мое чутье подсказывает, что его поезд любви снова свернул не в тот тоннель. Сначала Сандра, теперь Эрика. Плохой из него стрелочник».
— Устали? — спросил он Эрику.
Она посмотрела на него испуганно:
— Заметно?
— Не очень. Просто у вас нет дара поддерживать светскую беседу, и вы не стремитесь его приобрести.
— А вы считаете, что должна стремиться?
— Зависит от ваших планов. Если у вас с Майроном серьезно, то да. Он живет в мире светской болтовни, остроумных фраз, полунамеков, делового жаргона. Где вы с ним познакомились?
— В Нью-Йорке, на заседании совета директоров «Хардинджа», его банка. Майрон мне показался страшно обаятельным.
— Таким он кажется половине женщин. Он, конечно, рассказывал вам, что женат на моей бывшей жене?
— Да. Хотя, честно говоря, не представляю, как вы оба могли заинтересоваться одной и той же женщиной.
— Вы просто не знаете, как выглядела Сандра в двадцать лет! Внешне чем-то похожа на вас, только без мозгов. Зато у нее был такой трогательный, беспомощный вид, что всякому невольно хотелось защитить ее от малейшего ветерка. Лицом и фигурой София пошла в нее, но, к счастью, не обделена и умом.
— По мне, тем лучше. Терпеть не могу глупых женщин! — резко заявила Эрика.
— Во всяком случае, глупость не лишает женщину привлекательности.
— Для меня лишает!
— Значит, вам нравится, что София умная.
— Да. Она понимает, что у нее смазливое личико, но она не позволит этому решать ее судьбу.
— Вы судите о внешности Софии с тех же позиций, что и о своей собственной — красотой можно воспользоваться как инструментом, когда не остается другого выхода, а в остальном это лишь ненужный довесок. София думает по-другому. Для нее внешность — неотъемлемая часть того, что за ней скрывается. София не делит себя на части.
— Я у вас всегда оказываюсь не права! — отрезала она, отвернулась и увидела припоздавших гостей. — Филомена, Тони!
Кармайн отошел и занял удобную позицию, откуда мог видеть, как Эрика представляет Майрону Филомену Скепс и Энтони Бера, а Майрон, всегда радующийся новым знакомствам, приветствует их с тем же энтузиазмом, что и первых гостей.
Филомена, как показалось Кармайну, была лет на пять моложе Эрики и совершенно ее затмила. Подобно Делии она была одета в приталенное платье с розовыми оборками, но на этом сходство заканчивалось. Хотя она жаловалась на скаредность Скепса, на ней были потрясающие розовые бриллианты. Энтони Бера прекрасно дополнял образ и делал его совершенным.
Филомена с Эрикой перекинулись парой фраз, потом Майрон увел Бера знакомиться с мэром, и разговор двух женщин продолжился. Их мимика и жесты выражали удовольствие, улыбки лучились искренностью, но Кармайн чувствовал, что речи были отнюдь не сладкими и приятными. Филомена отказалась от предложенного бокала шампанского, предпочла чилийское красное вино. Эрика суетилась вокруг бывшей жены Дезмонда Скепса, как разволновавшаяся невеста вокруг суровой свекрови: «Хотите омара? Нет? Волован с курицей? Нет? А вот этот чудесный деревенский паштет? О, замечательно!»
Наконец Бера освободился из-под опеки Майрона и, вызволив Филомену, препроводил ее к маленькому столику, подал бокал чилийского вина и поставил перед ней поднос с яствами, в которых та без охоты стала ковыряться. Став позади ее стула, Бера не спускал глаз с Эрики Давенпорт. Очевидно, за всем этим скрывались какие-то тайные нити, но Кармайн не мог понять, откуда и куда они ведут. К ним подошли поздороваться Фил Смит с женой, щеголявшей — о боги! — достославной коричневой шляпой в форме блина.
* * *
Их визит вежливости продолжался недолго. Смит утащил свою жену едва ли не силой, словно боялся, что бедняжка скажет что-нибудь лишнее. Распознав родственную душу — вероятно, по наряду, — Делия живо завладела женой Смита, и обе женщины, одетые хуже всех в зале, ушли вместе. Следующими к столику приблизились Гас Первей и Фред Коллинз. Энтони Бера чопорно поздоровался с ними и больше не произнес ни слова, предоставив право говорить Филомене. Когда Коллинз, пьяный настолько, что едва держался на ногах, стал проявлять признаки излишнего волнения, Бера быстро ступил между ним и стулом Филомены и, очевидно, попросил Первея увести своего приятеля. Первей подчинился, однако минуту спустя Филомена попросила удалиться уже Бера. Тот запротестовал было, но ее подбородок выдвинулся настолько властно, что даже Кармайн был впечатлен. Бера закусил губу и отошел, оставив Филомену одну. Кого же она ждет?
Тут к ней присоединился Майрон, разрушая своим хозяйским радушием ее планы. Наблюдая со стороны, Кармайн не мог точно понять, каким способом ей удалось от него отделаться, во всяком случае, она сделала это изящно — Майрон ушел улыбаясь. Филомена Скепс снова осталась одна.
