Снова клубы тумана заволокли его, сквозь них пробивался только свет сияющих, как драгоценные камни, глаз. Между тем профессор в своей клетке хихикал все яростнее, по-идиотски, лепетал бессвязный вздор и, наконец, забился головой о стальные прутья решетки, поранился и измазал ограду кровью. Потом повернул окровавленную голову в мою сторону и заорал:
— Это как история о пожирающем мясо растении, которое принесли домой как рассаду, холили и лелеяли, а оно одним прекрасным днем выросло, и окрепло, и проглотило всю семью!
И снова впал в безумство, дико захихикал. Дымный шлейф растаял и представил снова белоснежного убийцу во всем великолепии. Он медленно поднимался со своего места, повернулся и отрешенно глянул на меня, словно из таинственных глубин космоса.
— Все, что было и будет, не имеет больше значения, Френсис, — сказал он, и печальный голос отозвался эхом. — Важно только, что ты сейчас перейдешь на нашу сторону и пойдешь с нами.
Я был сбит с толку и не понимал, что он хочет сказать этими загадочными словами. Собственно, я пришел, чтобы схватить его, одним разом прекратить убийства. Но вместо того чтобы наброситься на него, я вдруг растерялся: я испытывал сочувствие. Следуя этому удивительному предположению, я спросил наконец:
— Как в «Бременских музыкантах»?
Он неторопливо кивнул.
— Точно, как в «Бременских музыкантах». «Идем с нами, — сказал Осел Петуху, — хуже смерти все равно ничего не найдешь!»
Хор моих собратьев на заднем фоне подтвердил:
— Идем с нами, хуже смерти все равно ничего не найдешь!
Убийца отвернулся от меня и, раскачиваясь, подался в сторону остальных. Потом он стал мельчайшей частью этой массы и еще раз оглянулся назад.
— Идем с нами, Френсис, — сказал он настойчиво. — Отправимся в долгое, удивительное путешествие.
Теперь все повернулись ко мне спиной и неторопливо удалились, исчезая в дымке.
— Куда вы держите путь?! — крикнул я вслед.
— В Африку! В Африку! В Африку! — кричали они как одно целое, потом постепенно исчезали в тумане.
— А что вы там ищете? — поинтересовался я.
— Все, что мы потеряли, Френсис, все, что потеряли… — услышал я их шепот. Потом они исчезли, растворились в магической дымке.
Медленно меня наполняла невыносимая печаль, потому что я не последовал за ними, потому что испугался отправиться в долгое путешествие и потому что я теперь стоял здесь совершенно один. Африка! Это звучало так соблазнительно, так таинственно-волнующе. Все, что можно себе пожелать, было там, нашептывал мне мой безошибочный инстинкт. Африка! Потерянный рай, Эльдорадо, земля обетованная, откуда все когда-то началось. Но Африка лежала непредставимо далеко, а я был всего лишь тяжелый на подъем четвероногий, который привык к малым расстояниям. Ночные песнопения божеств были чужды мне, как и горячий ветер саванны. Никогда я не спал под звездным шатром, никогда не вступал в священные джунгли. Африка! Но где находится Африка? Во всяком случае, не во мне, не в моих страстных желаниях, не в моем сердце. Где-то в другом месте, очень далеко, бесконечно далеко от меня.
И все же.
— Возьмите меня с собой, — заплакал я тихонько и стал шептать про себя: «Возьмите меня с собой, братья и сестры…»
Когда я проснулся, глаза были полны слез. Итак, я действительно плакал во сне. Через верхнее окно балконной двери в комнату падал яркий луч солнца, сверкая на инструментах, которые были раскиданы кругом. Но это был свет холодного солнца. Я знал — гроза прошлой ночью была завершением осени. Уже скоро, вероятно даже днем, пойдет снег. Можно было буквально почуять запах снега. Зима вступала в свои права.
Густав еще спал, на его лице витала простодушная улыбка. Вероятно, ему снился шоколадный пудинг или ежегодный возврат частной медицинской страховки. Пытаясь осмыслить свой странный сон, я окинул комнату быстрым взглядом. В беспорядке последних дней мне ничего не бросилось в глаза — Густав и Арчи весьма продвинулись в ремонте. Спальня была окрашена в приятный светло-голубой тон. Но к моей досаде, на стене я увидел выполненные пером в технике японской гравюры рисунки самураев в натуральную величину, которые ожидали, когда их раскрасят. Изображения такого масштаба были наверняка результатом влияния Арчи; мне невольно пришел на ум вопрос: что делать с подобной элегантностью такому варвару по части вкуса, как Густав? Но как и прежде, счастливый конец подразумевал, что замок с привидениями превратится в уютный дом, если же нет, если нет… Ну, что ж, там был еще этот убийственный монстр, и многие погибшие обитатели подземного храма, и, конечно, я, чьим долгом стало пролить свет во тьму.
Странным образом в это утро я не чувствовал себя удрученным, хотя сон был таким печальным. Но солнце, отдых и таинственное воскресное настроение оказали позитивное воздействие на мое самочувствие. Все еще наладится.
Тот голос, который вдруг позвал меня с улицы, многоуважаемые авторы «Тысячи и одной ночи», вероятно, обозначили бы прилагательным «приятный». Необъяснимым образом он все же отличался от многих женских голосов, которые я слышал до сих пор. Что-то таинственное, темное, что-то чужое таилось в нем, нечто такое, чему было трудно противостоять. Она пела свою песню так мелодично и страстно, что у меня помутился разум от желания. Медленно я поднялся, выгнул спину и с самозабвением втянул ноздрями воздух. Ее запах, полный зашифрованных любовных посланий, разжег мою кровь, и я отдался казавшимся уже утраченными ощущениям тела. Я осознавал, как все мое существо таяло словно воск в пламени печи, мои мысли были всецело охвачены страстным влечением, а именно слиться с этим запахом. Желание ответить ей своим запахом под конец стало неодолимым.
Я спрыгнул с живота храпящего Густава, помчался в туалет и прыгнул на подоконник.
Это была встреча с королевой! Воплощение Клеопатры! Она каталась, терлась и ластилась с божественной грацией на полу террасы, и при этом без умолку выводила свои манящие, умопомрачительные мелодии. Я подумал, что никогда еще не видел красавицу такой породы. Но потом мне пришел на ум тот зверь, который ненадолго показался в окне, когда Синяя Борода вел меня к трупу Дип Пёпла. Его я тоже отнес к незнакомой мне породе, и немало дивился этому. Без сомнения, милашка, которая теперь так соблазнительно предлагала себя на моей территории, происходила из этой незнакомой семьи.
Ее песочного цвета шерсть, которая на животе переходила в светло-бежевую, так сильно отражала солнечный свет, что можно было подумать, что она носит одеяние из золота. Но обворожительнее всего были глаза. Огромные, сияющие, янтарные гипнотизирующие драгоценные камни, каким подобает принадлежать только повелительнице. Они особенно выделялись, потому что ее голова была невелика, а туловище немного приземисто. Она била по сторонам пушистым хвостом и обнажала свои гениталии, словно одной любовной мольбы было недостаточно, чтобы свести меня с ума. Но я уже был охвачен горящим пламенем, уже стал ее покорным рабом.
