Поймав их за этим занятием, отец избил обоих до синяков.
У Марка не было особых амбиций по поводу обладания CZ, и побои заставили его забыть о нем полностью, но Гарри, в котором детское воспоминание о тяжелом пистолете, зажатом в руках, продолжало жить, стал мало-помалу мечтать о собственном ружье.
Большом ружье.
Ружье, принадлежащем только ему.
Ружье, которое не придется красть. Ружье, из которого он сможет стрелять в людей без каких бы то ни было последствий.
Глас Британской армии был звучен, а глухотой Гарри не страдал.
Он нашел брошюру и позвонил по бесплатному номеру. Он понимал, что привод в полицию станет препятствием для призыва, и скрыл этот факт.
Семь лет все мысли и разговоры Гарри Ламсдена сводились к ружью. Он записался в кадетскую школу и был единственным мальчишкой, не пропустившим ни дня занятий, независимо от погоды. Умственные способности, не задействованные на уроках английского или истории, вдруг проснулись, разбуженные сигналами, кодексами, строевой подготовкой, чисткой ботинок и наглаживанием формы. Гарри ненавидел все это, но с каждой начищенной пуговицей, с каждым отворотом лацкана, с каждой завистливой атакой голубоглазых сородичей он становился ближе к своему ружью.
И все, что ему пришлось пережить, — боль, тяжелый труд, унижение, страх, нищета — было забыто в ту секунду, когда он нажал на спусковой крючок и почувствовал, что держит в собственных руках смерть.
Отстреляв свое, Гарри не плюхнулся на мокрую траву вместе с однополчанами и не остался глазеть, как остальные курсанты нажимают на свои спусковые крючки.
Вместо этого он выбрал новую мишень и постарался дышать ровно. Палец застыл на курке, и Гарри с трудом заставил себя убрать его — опасаясь, что не удержится и нажмет, а тогда все закончится немедленным изъятием винтовки и массой других неприятностей по возвращении в Плимут.
Он навел прицел на одну из четырех маленьких мишеней, он знал, что попадет в нее, и с нетерпением ждал, когда снова подойдет его очередь.
Слева раздался щелчок, свист, а затем дружный смех: кто-то из однокашников попал во что-то уж совсем для этого не предназначенное.
Гарри Ламсдену не нужно было даже прищуривать глаз. Оба глаза должны быть открыты — так их учили. При этом смотреть только правым, про левый забыть.
В поле зрения левого глаза что-то мелькнуло. Гарри перефокусировал взгляд и обнаружил, что по полигону, вдалеке, может в четверти мили от мишеней, движется, направляясь к северу, человеческая фигура.
Гарри нахмурился, опустил голову и быстро осмотрелся — не заметил ли его еще кто-нибудь. Справа, в двадцати ярдах, ближайший приятель Гарри, рядовой Холл, целился в свою мишень, так что был обращен к Ламсдену почти спиной. Холл был черным, так что расисты, которых во взводе хватало, не обделяли его вниманием. Слева Гарри обнаружил сапоги и мокрый камуфляж рядового Гордона — того тоже третировали, но уже за ярко-рыжую шевелюру. На человека вдали никто не смотрел.
Гарри повернул винтовку так, чтобы видеть идущего сквозь прицел, но тот все равно был слишком далеко. Человек шагал быстро, но не походил на обычного туриста. У него не было ни палки, ни рюкзака. Лишь пластиковый пакет в руках, ни дать ни взять только что из супермаркета! На нем не было даже непромокаемого плаща — только футболка, издалека кажущаяся голубой, и джинсы. Джинсы — самая негодная одежда для таких прогулок. На солнце в них жарко, от дождя и тумана они тяжелеют и долго не сохнут. Это подтвердило подозрения Гарри, что человек не местный. Во-первых, он не сверился с расписанием стрельб, насущнейшим для всякого дартмурского туриста. Один звонок по мобильному — и ему сообщили бы, когда именно в военной части, расположенной на северо-востоке Дартмура, будут проводиться стрельбы. Но он этого явно не сделал. К тому же, столкнувшись с красно-белыми флажками, предупреждающими об опасности, либо проигнорировал их, либо был настолько безрассуден, что нарочно полез в зону дальности прямого выстрела.
Палец Гарри Ламсдена снова скользнул на спусковой крючок его собственной винтовки.
Гуляющий просто дожидался случайной пули. Или не такой уж случайной.
Рядовой Ламсден следил за продвижением человека сквозь прицел. Дыхание его было ровно, рука тверда.
Если вот сейчас нажать на курок, можно даже попасть. Нет, Гарри не собирался стрелять, но осознание того, что в прицеле у него живой человек, туманило голову.
Слева раздался очередной щелчок, рядовой Кнокс громко выругался, но Гарри даже не оглянулся. Каждой клеткой своего тела он был сосредоточен на силуэте в прицеле. Каждой унцией имеющегося самоконтроля удерживал себя от нажатия на крючок.
Выстрел без официального разрешения вел к серьезным неприятностям. Выстрел в человека в мирное время — это уже уголовное дело. Выстрел в представителя гражданского населения, вышедшего прогуляться по Дартмуру, закончится, несомненно, тюрьмой — а он ведь так старался не угодить туда вслед за отцом и Марком, тем более сейчас, когда в руках у него — наконец-то! — собственное оружие.
В глубине души Гарри глубоко вздохнул — вздохни он в реальности, упустил бы цель.
Четыреста ярдов. Это прицельная дальность его винтовки.
Гуляющий наверняка находился дальше четырехсот ярдов. Несмотря на то что в прицел он просматривался неплохо, Ламсден понимал, что шансы попасть — если он все-таки выстрелит — весьма призрачны. Погода, по дартмурским стандартам, отличная, но довольно сильный ветер усложнял задачу. После четырехсот ярдов пуля не так надежна, начинает терять направление и вести себя непредсказуемо.
Человек исчез за скалой, и Гарри плавно переместил винтовку, чтобы встретить его с другой стороны скалы. Когда тот вышел прямо под прицел, Гарри ощутил уже знакомое волнение.
Человек направлялся к скальной гряде, до нее было еще ярдов пятьдесят. Это означало, что Гарри вот-вот потеряет его из виду.
От того, что принять решение надо было быстро, палец на крючке снова напрягся. Гарри усилием воли расслабил его. Однокашники вокруг продолжали стрелять, но выстрелы вдруг стали звучать где-то вдалеке. Гарри слышал лишь свист собственного дыхания.
Собственная выдержка восхитила рядового Ламсдена. Он был еще юн, но суровые тренировки вытеснили из него ребенка, закалили, превратили во взрослого мужчину. Он знал, что уже сейчас куда достойнее и отца, и брата, и всех сводных братьев, в кого бы они со временем ни превратились.
Жизнь и смерть находились сейчас в его власти. Гарри Ламсден, мальчишка, уже бы выстрелил. Рядовой Ламсден, солдат, был выше этого. Он почувствовал непривычный прилив гордости.
Человек продолжал идти, опустив голову, по освещенной солнцем тропинке, а Гарри Ламсден, спокойный и осторожный, держал его под прицелом. Скальная гряда приближалась, еще чуть-чуть — и стрелять будет поздно, но Гарри убеждал себя, что дело не в выстреле, дело в самоконтроле, в правильном выборе, в том, чтобы поступить, как положено взрослому мужчине.
