За бассейном между деревьями и кустами виднелись два одноэтажных корпуса с закрашенными окнами. Одно окно было распахнуто, с подоконника свисал ковер, и слышались завывания пылесоса. Вряд ли там держат Графа, подумал Зубов. Непохоже на тюрьму.
Все это, наверно, было больше всего похоже на пионерский лагерь. Не хватало только наглядной агитации, гипсовых горнистов и парадной трибуны. Зато хватало колючей проволоки поверх каменного забора. Забор уходил в непроницаемую глубину бесконечного сада, и Зубов толкал тележку вдоль него, прикидывая, как можно преодолеть такое препятствие. Никак. Только на танке.
Склад оказался на самом краю сада, за ним был обрыв, а за обрывом далеко внизу виднелся песчаный пляж и свинцовая зелень моря. Забор, однако, не кончился. Он уходил по обрыву вниз (Зубов заметил перила, наверно, вдоль забора была лестница) и тянулся поперек пляжа, и уходил в море, и далеко в воде еще виднелась линия столбов с невидимой отсюда решеткой между ними.
Повар нагрузил тачку коробками с английскими и арабскими наклейками и спросил:
— Что сегодня готовим? Какой мясо? Баран есть, кура есть.
— Все равно, — ответил Зубов, удивившись вопросу.
— Э, земляк, кто гость, я или ты? Я к тебе приеду, ты меня спросишь, что готовим, да. Ты ко мне приехал, я тебя спрашиваю.
— Ну, давай курицу, что ли.
— Ай, молодец. Все другие барана просили. Ты первый курицу заказал. Я сам давно хотел, чихиртма делать будем.
Повар постучал в окошко склада и позвал: «Балам, ай балам!» Выбежал мальчуган лет десяти, тоже бритоголовый, и повар что-то принялся ему говорить, загибая пальцы на руке, и мальчуган кивал, утирая нос рукавом. Он был в черных финках и в драном турецком свитерке, и стоял босиком на холодной земле, почесывая одной ногой другую. «Дуй, балам», сказал повар, и мальчуган сорвался с места. Повар пошел за ним, и Зубов покатил свою тачку вдоль обрыва, приближаясь к дощатой постройке, которую окружала сетка-рабица. Из постройки уже доносились тревожные вскрикивания кур.
Дорога от склада до курятника была недолгой, но когда Зубов догнал повара, тот уже держал за ноги три куриные тушки и встряхивал их, давая стечь крови, а мальчуган как раз выносил из курятника четвертую курицу. Он бережно держал ее под мышкой и что-то успокаивающе приговаривал, а она все вертела головой по сторонам. Мальчуган присел перед обрезком шпалы. На песке уже темнела впитавшаяся кровь.
Курица протяжно прокудахтала, мальчуган ответил ей, бережно придавил одной рукой к шпале, а в другой руке у него уже был топорик. Тюк — и готово.
— Четыре штук хватит, — сказал повар. — Народ мало сегодня.
— Джигит растет, — сказал Зубов. — Сын твой?
— Какой сын, ты что? — сросшиеся круглые брови повара стали еще круглее. — Откуда сын? Брат, да. Мы семь братьев. Еще мой старший брат не женился, откуда у меня сын?
— Ничего, — сказал Зубов. — Будет и у тебя сын. Такой же боевой.
— А у тебя есть дети?
— Наверно, есть где-то.
— Э, так не шути, — сказал повар. — Дети это самый главный вещь. Если детей нету, зачем живешь?
Пока толстуха в белом халате ощипывала куриц, повар вывалил остатки вчерашнего мяса в оцинкованное ведро, туда же набросал засохшие куски хлеба, перемешал и сказал Зубову:
— Собак любишь? Собака тоже кушать хочет. Голубой дом видишь? Там забор есть, там миски есть. На миску мал-мал кидаешь, под забор ставишь… — Объясняя технологию кормления собак, повар наглядно показывал, как надо раскладывать еду по мискам, как надо, присев, осторожно протолкнуть миску под забор и быстро отдернуть руку. — …Только все не кидай. Остальной мясо отнесешь на белый дом, там окно открытый, туда ведро ставишь, окно сразу закрываешь. Только быстро-быстро. Никаких разговоров. Дуй.
— У вас что, говорящие собаки? — спросил Зубов.
Повар ничего не ответил, оглянувшись на толстуху, и поднес палец к губам.
Зубов покормил собак: четыре помятые миски со следами мощных клыков отправились под железный забор, и там послышалось чавканье и утробное рычание.
В «белом доме», том самом, где недавно слышался пылесос, было открыто окно в торцевой стене. Зубов сначала поставил ведро с остатками корма на подоконник. Потом осторожно заглянул внутрь. В маленькой комнатке на полу стояло второе такое же ведро, пустое. В углу он заметил истерзанный матрас, из которого торчали клочья грязной ваты. Рядом стояла миска. Что ж, довольно просторная собачья будка. Но без собаки. И без запаха псины.
Он пригляделся и увидел на стенке еле различимые ряды царапин. Календарь заключенного.
В проеме окна он заметил свежие следы штукатурки. Не трудно было догадаться, что совсем недавно в окне была решетка, и ее почему-то выломали. Перегнувшись через подоконник, он опустил ведро на пол и замер, прислушиваясь. Во всем доме не раздавалось ни звука, только скрипела, раскачиваясь, рама открытого окна. Но вот загрохотали тяжелые шаги, и в комнатку вошел охранник. Ничего не говоря, он подхватил ведро с пола и вышел.
Зубов вернулся на кухню, довольно насвистывая. Теперь у него был почти готовый план местности: дислокация противника, управление и связь, система охраны и оповещения, склады и коммуникации, и самое главное — место содержания пленных. Оставалось обдумать отход.
За спальным корпусом вокруг асфальтированной площадки разместились несколько турников, брусья и стойки со штангами. Голые по пояс бойцы сгрудились вокруг Камыша, который что-то записывал в свой блокнот. Увидев Зубова, он поманил его:
— Старая гвардия! Не хочешь повериться на профпригодность? У меня для тестирования одного человечка не хватает.
— Можно. Что делать надо?
— Подтянись, сколько сможешь. Потом отожмись, то же самое. Потом пятьдесят приседаний.
Он подтянулся пятнадцать раз. Мог бы еще, но оставил силы на приседания и отжимания. Камыш замерил его пульс, записал в блокнот и сказал:
— Спасибо, Рамазан, выручил. Дуй на кухню, поторопи их там с рубоном, парням разлетаться пора.
После обеда бойцы получили снаряженные магазины и разошлись группами по трое, по двое. С каждой группой был человек в штатском. Из-за деревьев слышался поминутный визг и скрежет ворот, выпускающих очередную машину.
— Пойдем, Рамазан, чаю попьем, — пригласил Камыш.
Чаепитие проходило в углу столовой, в обществе Седого, он же Нури, и повара, который подносил новые чайники вместо остывших.
Чай был странного вкуса, и Зубов не рискнул его пить. Он вспомнил свою первую встречу с Седым в бакинской чайхане. Как давно это было… Он потер бок и сказал:
— Что-то печенка шалит. Раньше вроде не жаловался, а вот уже второй день жмет. На вино нормальная реакция, а от чая жмет.
— У меня наоборот, — сказал Седой. — Раньше тоже так было. А тут, наверно, вода особенная. Чай сказочный. Лучше коньяка. Я уже два чайника принял.
