Он вызвал адъютанта. Сказал отрывисто:
– Свяжись немедля с Власовым. Завтра буду работать с Семушкиной, пусть подберет квартиру и срочно ее туда доставит, гадюку. Но – деликатно, подчеркни.
РАКИТИН
Учреждение, зловеще именовавшееся прокуратурой, размещалось в небольшом трехэтажном особнячке с приземистыми колоннами у входа и лепными купидончиками с отбитыми носами и поломанными стрелами, что парили на потрескавшемся фронтоне под навесом жестяной крыши. В интерьере особнячка купеческие архитектурные мотивы отсутствовали, заглушённые нововведениями конторской перепланировки: линолеумом, пластиком под дерево и чередой обитых дерматином дверей-кабинетов.
В кабинете под номером двадцать за канцелярским столом светлого дерева сидел, скучая, также человек непримечательной наружности: лет тридцати трех, в очках с толстыми стеклами, усталым лицом; по-мальчишески тонкие запястья вылезали из рукавов пиджака – пошива неиндивидуального.
Следователь.
В одной руке он держал карандаш, другой – разминал сигарету, катая ее по поверхности стола узкой ладонью.
И фамилия следователя была Миловзоров.
– Ракитин я, – представился Ракитин, и кивнул молодой человек, указав на стул:
– Присаживайтесь.
«Садитесь» тут не говорят, – смекнул Александр, – поначалу, по крайней мере… Тактичные!»
Следователь Миловзоров вытащил из стола картонную папку, снял очки, протер их платком, глядя перед собой младенчески беззащитными, близорукими глазами, и далее, водрузив очки обратно, бесцветным тоном произнес:
– Ну-с, откровенность, конечно, дело доброволь
ное, но… рекомендую как основу разговора именно ее. Впрочем, сами решайте. Подпишите… – И подвинул бланк расписки, грозящейуголовной ответственностью за дачу показаний неоткровенных. – Начнем, пожалуй, без экивоков, – продолжил он, деловито расправляя плечи в узком пиджачке. – Итак. Исходя из описанных повреждений вашего автомобиля, а также из характера полученных трамв…
– Не будем… утомлять друг друга, – перебил Ракитин. – Ситуацию вы представляете верно: машину вел я, мы пересели… Пьяным могу себя признать с большой натяжкой, но как факт – да…
– Не работа – синекура, – поделился следователь. Посмотрел в окно. – А как случилось-то?
– Крыса перебегала… Ну я в сторону… задавить хотел, дурак, а рефрижератор в пыли, не освещен… Не увидел его.
– В деле такое наличествует, – кивнул следователь. – В показаниях вашей жены, за ее подписью. Слово в слово. Только на крысу покушалась она. – Помолчал. – Вы… за границу, кажется, собираетесь?
– Отсобирался, – коротко ответил Ракитин.
– А… вам очень надо туда поехать?
– Мне ничего не надо, – сказал Ракитин. – Вы пишите…
– Напишем. Позвольте вопрос: кто поедет вместо вас? Я понимаю, – добавил торопливо, – вы работаете в серьезной организации, информация такого рода…
– Некто… Семушкин, думаю, – перебил следователя Ракитин.
– А он женат?
– Да. А собственно…
– А теперь дам совет. – Следователь повертел сигарету, помял ее вожделенно и отложил. – Вы, вижу, человек порядочный. Хорошо бы, если были еще и более умны… Итак. Пойдите сейчас на службу и, не объясняя подоплеки, напишите заявление. Или заявите устно, как угодно… – Он снова уставился в окно.
– Что… отказываюсь? – спросил Александр по инерции.
– Ну коли вам ничего не надо…
– Понял.
– Можете быть свободны. Надо – вызовем. И второй совет. Визит сюда был для вас малоприятен, а потому… незачем говорить о нем кому-либо. Как считаете?
Ракитин растерянно моргал, соображая…
– В том числе – друзьям и близким, – с нажимом окончил следователь. – Вашей утрате… сочувствую.
Выйдя из прокуратуры, Ракитин остановился, ощущая неуемную дрожь в ногах.
Приподнял шапку, вытер тыльной стороной ладони пот со лба.
– Ясно, – выдохнул опустошенно.
И отправился домой. Чтобы взять портфель. И пойти на работу. И заявить там… Устно или же письменно. Этого от него ждут. Ясно!
У голубенькой стекляшки гастронома встретил соседа Юру. Тот, пританцовывая на ветру поодаль от входа в ликеро-водочный отдел, напряженно наблюдал за милиционером, даже не столько за милиционером, сколько за человеком в мятой одежде и с мятым лицом, что, отвернувшись с безразличным видом, стоял возле стража порядка, просматривающего его паспорт – тоже мятый.
Увидев Ракитина, Юра призывно замахал рукой. В этот момент милиционер вернул «мятому» документ, с сожалением вернул и, поправив ремень с микрофоном хрипящей рации, побрел восвояси.
– Кореша! – вскричал Юра, обнимая Ракитина и
притягивая за рукав «мятого». – Всех нашел! Все в точке! Да… – вспомнил, озабоченно глядя на Александра хмельными, косящими в разные стороны глазками. – Был? Чего там?
– Проверка, – сказал тот, уклоняясь от объятия. – Формальности… некоторые.
– Ну я ж и говорил! – воодушевленно изрек Юра. – Я ж и… О, кстати. Рыбий Глаз, – хлопнул он «мятого» по плечу, отчего поднялась некоторая пыль, что, впрочем, того не смутило, как и подобное представление. – А это… – указал Юра на Ракитина, – сосед мой Сашка. Замечательный… чувак… большой души! – закончил с чувством. – Военный человек! Радист! Радист ведь, да?
Рыбий Глаз покачал головой, пусто взирая сквозь Александра фарфоровым оком с нарисованной точкой зрачка. Второй его глаз, натуральный, был не более выразителен, чем искусственный, единственно – более мутный.
– Из прокуратуры токо-токо, – с уважением характеризовал Юра Ракитина.
Рыбий Глаз понимающе замычал – дескать, что ж, дело серьезное, хотя, в общем, житейское…
– А я… с библиотек школьных, – докладывал между тем Юра, шмыгая носом. Язык у него ощутимо заплетался. – Еще три района не охвачены… Ну… можем сложиться… кореша… как?
– Полпузыря ты мне должен, – проронил на это Рыбий Глаз с суровой укоризной. – Так что дуплись!
– А я… – Юра оскорбленно надул щеки, – и не забыл! Угощаю! Сегодня… библиотеки… – Расставив ноги, он полез в карман, вытащив несколько смятых купюр.
«Школьные библиотеки» подразумевали следующее: в перерывах между поступлениями на службу и скорыми увольнениями Юра жил вольно, зарабатывая на хлеб и алкоголь тем, что каждое утро, тщательно расчесав патлы и придав лицу возможную благообразность, пускался в хождения по строго им распланированной схеме города – собирать книги для «школьных библиотек», взывая при этом к общественному сознанию граждан. Кое-кто делился излишками, уступая настойчивому завучу, как Юра отрекомендовывался.
