Штайнер еще раз встретился с судебным медикусом: он хотел узнать, какие именно повреждения были нанесены убитому студенту.
Проводивший вскрытие медикус считал, что его задушили поясом от сутаны, но были еще некоторые детали, о которых он уже сообщил судье.
— У покойника на голове свежая ушибленная рана, видимо сначала его ударили. А еще я обнаружил гематому…
— …которая, тем не менее, не явилась причиной смерти, — прервал его Штайнер, и медикус кивнул.
— Точно. Сначала студента ударом сбили с ног, а потом уже задушили. Возможно, чтобы он перестал сопротивляться.
Штайнер кивнул, поблагодарил и, задумавшись, вышел. Во время преступления там был свидетель, потом он послал судье анонимное письмо, в котором назвал убийцами сектантов. Но почему он решил остаться неизвестным? Почему не назвал своего имени? А еще Штайнера беспокоило, что он потерял своего единственного подозреваемого. Если Домициан фон Земпер убил Касалла, то сектанты отправили его прямиком в ад. В этом случае убийце магистра удалось уйти от карающей десницы правосудия и одновременно предстать перед очами судии небесного. «Тем лучше, — подумал Штайнер, — тогда наша задача выполнена. А что, если это просто плод моего воображения и Домициан никакой не убийца?»
Похолодало. Приходилось тратить все, что удалось скопить летом. Для печей требовались дрова, хотя топили очень мало. Если температура не падала ниже нуля, студентам приходилось довольствоваться толстыми плащами. Огонь в камине горел только в тех помещениях, где ели и читали.
Домициана похоронили. У его могилы собрались родители, магистры и студенты. Иосиф Генрих тоже пришел. Плащ у него был слишком тонкий и пропускал ледяной ветер, гуляющий меж кладбищенских стен. С соседней могилы на опускающийся в землю гроб пустыми глазницами смотрел мраморный ангел. Факультет заказал заупокойную мессу и роздал беднякам хлеб.
Рядом с Софи стоял Лаурьен. Он опустил голову. Его печалила утрата друга и не давали покоя воспоминания о той ночи у цистерцианской церкви. Когда он смотрел на нее, ее охватывало смутное ощущение, что рядом притаилась опасность, угрожающая ей самой. Время от времени он пристально вглядывался в нее, словно пытаясь добраться до самых глубин ее души. Как будто его постоянно мучила какая-то мысль. Он никогда ничего не говорил, но ей казалось, что она знает, в чем дело, и от этого ей становилось страшно. А что, если его смущает сходство между Иосифом Генрихом и Софи Касалл? Не возникло ли у него подозрений?
Лаурьен поднял голову, и она увидела блестевшие в его глазах слезы. Она незаметно нашла его руку и почувствовала, как он вздрогнул, стоило ей к нему прикоснуться.
Среди собравшихся у могилы был и один из судей. Он держался чуть в стороне, чтобы было удобнее наблюдать. Вот все они стоят и оплакивают бедного студента. На этом факультете явно творятся странные дела. Сначала мертвый магистр перед домом своего коллеги, а теперь задушили студента. Конечно, все это может оказаться лишь совпадением и одно вовсе не связано с другим. Но что, если между этими преступлениями все-таки существует связь, которую они просто не замечают? Судье не очень нравился факультет. Студенты скандалят, вступают в драки и вообще ведут себя как хозяева города. А магистры расхаживают, держа под мышкой свои толстые фолианты, и мнят себя неизвестно кем.
Почему задушили студента? Delictum sexuale?[44]Во что он впутался? С кем связался?
Судья смотрел, как они покидают кладбище. Стая черных воронов. На одной из городских церквей тяжело ударил колокол. Они склонили головы, как будто кто-то занес над их шеями меч. Один отстал. Штайнер. Оглянулся и, заметив судью, подошел. Теперь они вместе смотрели на участников похорон.
— Вы видите какую-нибудь связь?
— Между двумя смертями — магистра и студента?
— Да. Или это случайность?
— Вы верите в случайности?
— Возможно. Но совсем не важно, во что я верю. Что понадобилось студенту в Вайлерсфельде? Мы беседовали с местными жителями, его никто не знает. Никто никогда его там не видел. Так что же он там делал? Некий мальчишка передал мне неподписанное письмо, где сказано, что убийцы входят в секту братьев свободной жизни. Анонимная подсказка, на которую мы попытались опереться, но до сих пор она никуда нас так и не привела. Может быть, сектанты собирались в руинах, но теперь уж, конечно, их след давно простыл.
Штайнер кивнул. Какое отношение Домициан фон Земпер мог иметь к этой секте? Просто в голове не укладывается. Кроме того, нельзя забывать про загадку как получается, что голубка убивает коршуна?
— А вы разобрались со второй загадкой?
— Нет. Речь там идет про голубку, которая убивает коршуна. Что это может быть?
Теперь они проходили через кладбищенские ворота. Молча и все еще с опущенными головами.
— Он, конечно, мастер загадок, но напрашивается самое простое решение: голубка — это убийца, а коршун — ее жертва, — медленно произнес судья. — Хотя в таком случае все перевернуто с ног на голову, потому что в природе всё наоборот. Коршун — это весьма редкий хищник, я видел одного, когда ездил в Альпы. Он питается падалью…
Штайнер молчал. Пожиратель падали. Не указание ли это на жертву? Любитель загадок считает свою жертву пожирателем падали? Низменным существом, которое существует исключительно за счет мертвечины? За счет чужой смерти?
Штайнер заметил герб фон Земперов, который украшал дверцу подъехавшей кареты. На гербе был зверь, которого он не смог разглядеть. То ли ласка, то ли куница. Или даже горностай — цвет издалека не разобрать. Карета удалялась. Штайнер отвернулся.
Вечер Ломбарди провел в пивной. Трое студентов составили ему компанию, но вернулись в схолариум раньше. Так что теперь он брел по темным переулкам совершенно один. Вдоль старой ограды, скрывающей сады и луга со стороны Берлиха, он пошел быстрее. Вокруг ни души. У одного из домов спал нищий. Кошка проскользнула по мостовой и перепрыгнула через забор. Луна была полной, небо — ясным. Появившаяся из-за двери тень прокралась вперед и твердой рукой схватила Ломбарди за плечи. Жест, заставивший магистра упасть на колени, хотя он изо всех отбивался и старался высвободиться.
— Не дергайся, а то тебе конец, — проговорил чей-то голос ему прямо в ухо.
А потом он снова почувствовал сильные руки, которые затащили его в дом. Дверь захлопнулась, появился тусклый свет, позволяющий разглядеть лестницу. Ломбарди попытался развернуться, но получил удар в спину и полетел по лестнице вниз. Десять-двенадцать ступеней, а потом снова тусклый свет, на этот раз в подвале. Только холодные голые стены и четыре глаза, наблюдающие за медленно поднимающимся магистром. Люди сидели за столом, перед ними хлеб и вино, один из них, Найдхард, улыбался. Он был в своей серой сутане, которую так до сих пор и не снял. Ломбарди подошел ближе.
