нам пришлось переломить подкупленного им судью. И как только справедливость восторжествовала, начался второй этап нашей непростой семейной драмы. Брата я определил в частную анонимную клинику, где он проходил лечение, и по сей день к рюмке он не прикасается. Тётя Лида всё время проводила с маленькой Леной: мать она ей, разумеется, не заменила, но женской ласки и тепла дала столько, что племянница чувствовала, что её не бросили.
Как только остановились у ворот кладбища, я приобнял Лену за плечо, и мы пошли.
Позитивная, светлая, добрая Лена на глазах становилась закрытой, погружаясь в скорбь.
Мы дошли до могилы, я отошёл, тактично оставляя её наедине с мамой. Племяшка провела ладонью по надгробию, о чём-то мысленно общаяась с мамой, мне было больно на неё смотреть.
А потом она замерла. Судорожно выдохнула. Я заметил, как задрожали её плечи, и подошёл.
Обнял, прижал к себе, заботливо гладил по голове. Молча отдавал ей свою любовь, но этим не возместить горечь утраты.
Она смирилась, время притупило боль. Но она никогда не перестанет скучать по своей маме.
Никогда…
Сколько мы пробыли у могилы — я не знал, перестал следить за временем. Лена отлучилась в церковь, что находилась неподалёку, сказала, что хочет поставить свечку, я же остался стоять у машины.
Её печаль, безусловно, передалась и мне. Я нахмурился, скрестил руки на груди и задумчивым взглядом уставился на гравий под моими ногами.
34
Андрей
Когда мы с Леной позвонили в дверь квартиры, тут же услышали быстрые шаги.
— Приехали! — радостно воскликнула тётушка, пропуская нас в свой дом. Бросилась обнимать, целовать, разглядывать. — Соскучилась как! Родные мои! Любимые!
Я стиснул тётю Лиду в крепких объятиях, даже приподнял на эмоциях. Смотрел на дорогого мне человека, трогательно улыбался, позволяя себе в этих стенах быть самим собой.
— Мойте руки и за стол! У меня уже обед готов.
Хлебосольная наша. Заботушка. Сколько себя помню, такой она была всегда.
Я не спеша прошёл на кухню, осмотрел свеженький ремонт, который совсем недавно акончили нанятые мною рабочие.
— Хорошо сделали, — провёл рукой по стене, осматривая потолок, пол. — Ты довольна?
— Ещё бы, Андрюш! Эх… но всё-таки ты это зря. Такие деньжищи, — причитала тётушка.
— Да брось. Не такие уж и деньжищи. Тем более, тёть Лид, на кого мне их ещё тратить, если не на родных?
Я обнял её, прижал к себе, чувствуя, как наполняюсь теплом и счастьем.
— Женщина тебе нужна, Андрюша. Детки… Вот тогда ты по-другому заговоришь.
— О чём болтаете? — вошла на кухню Лена.
— О дяде твоём. Так, дорогие, не стоим. За стол, за стол!
Я уже предвкушал праздник живота: фантастический щавелевый суп, вкус как в детстве; сырники, пирожки, котлеты — тётушка с самого утра хлопотала у плиты, ожидая нас.
— Бабуль, я как к тебе приеду — сразу плюс два килограмма, — погладив себя по животу, наигранно возмутилась Лена.
— Ничего, в Москве быстро скинешь. Носишься из универа в офис и обратно — та ещё физнагрузка,
— вклинился я.
— Андрюш, а как Леночка? Усердно трудится? — забеспокоилась тётушка.
— Тёть Лид, Лена уже взрослая девушка, а ты спрашиваешь так, будто она школьница, а я её классный руководитель.
— Да, — гордо подняла голову племяшка. — Дядя мной доволен.
— Более чем, — подтвердил я со всей важностью. — Кстати, а где братец? Где дядя?
— Васю на работу вызвали, у них кто-то заболел, а дядя твой на дачу умотал: посмотреть, как там дом, много ли воды в подвале. Но к вечеру оба будут дома. Знают, какие гости к нам пожаловали.
Обед был выше всех похвал, Мишлен отдыхает. Всё-таки тётушка — мастерица.
Налопавшись от пуза, мы лениво сидели за столом, болтали, попивая чаёк. Лена позвала свою бабушку в гостиную, предложила показать фотографии, поболтать, я же решил кое-куда сгонять.
Проверить…
— Дамы, с вашего позволения, я отлучусь на пару часиков.
— Куда это ты? — спросили они меня одновременно.
— Да так. Прогуляюсь.
Оставив их вдвоём, я вышел из квартиры и бегло спустился по пожарной лестнице.
Запрыгнул в машину и поехал в деревушку, где когда-то родился.
Родные места встретили меня весенней грязью. Кое-где ещё не сошёл снег и было зябко. По просёлочной дороге я добрался до дома матери, остановил машину напротив калитки, но не спешил сразу выходить. Смотрел на домишко, он не вызывал во мне никаких тёплых воспоминаний. Их попросту не было.
Вышел из «Мерседеса», неуверенно одёрнул полы дорогой кожаной куртки, встал у забора и провёл по нему рукой. В окне мелькнула невысокая женская фигура. Морщинистая ладонь отодвинула шторку, и я увидел мать.
Она смотрела на меня с удивлением. Растерялась. Я тоже чувствовал себя неуютно.
Запоздало спросил себя — зачем приехал? Её глаза спрашивали о том же.
Мне нужно было всего лишь отворить калитку, пройти к крыльцу и настойчиво постучать в дверь.
Но что бы это дало?
Я проделывал это уже не единожды.
Мать презрительно сощурила глаза, демонстративно задвинула штору, всем видом показывая, что не желает меня видеть.
Я дёрнул на себя калитку, старые проржавевшие петли противно скрипнули.
— ЭЙ, мужик! — окликнул меня молодой мужской голос. Я обернулся. — Есть сто рублей?
Парень, лет восемнадцати, может быть, чуть старше, сидел на лавке у дома напротив.
Курил, выглядел помятым, опухшим. Я спросил:
— На опохмелку что ли?
— Трубы горят, дядь. Дай сотку, войди в положение.
Спрятав руки в карманы, я медленно подошёл. Посмотрел на него сверху вниз, но не надменно, а непонимающе. Задавался всего одним вопросом — во что ты превращаешься, парень? Молодой ещё, полон сил, а из забот только деньги, чтобы опохмелиться. Поджал губы. Задумчиво сверлил его взглядом.
— Чего? — сжался парнишка.
— Как звать?
— Илюха, — ответил он боязливо.
— Значит так, Илюха. Плачу не сотку, а косарь, но, если ты поможешь мне кое-что сделать.
Он начал осматриваться, глазёнки бегали так пугливо, что я ухмыльнулся.
— И что же?
— Видишь дом напротив? Петли у калитки проржавели. Подсобишь мне?
— А чего бы не подсобить?
— Инструменты есть? Новые петли?
— Найдём, — сменил он тон на уверенный и поднялся. — В сарае дедовом посмотрю. Он у меня мужик домовитый, всякое добро держит.
— Вот и ладушки. Иди посмотри.
На пару с Ильёй мы быстро поправили калитку, заменили петли, смазали их, мать периодически выглядывала в окно, я замечал её хмурое выражение лица. Илюха то и дело бросал на меня вопрошающий взгляд.
— А ты ей знакомый, да?
— сын, — ответил, не скрывая.
— Сын? — Илья недоуменно вытаращился. — Так у неё дети есть?
— Есть.
— Ого!
