её сохранность. Я же, в свою очередь, принимал эту ношу, понимая, что командирский рюкзак заставит мистера Фьюжна держать меня где-то возле себя, а не запихивать в какую-то жопу.
В принципе, я был не в восторге от того, что мне теперь придется воевать под руководством этого парня. Мистер Грин был мне более по душе. Я хоть и стал носителем рюкзака мистера Фьюжна, всё равно не мог ему полностью доверять по итогам его первого выхода в «очко». По итогам того, что мне рассказывали его бойцы.
Мистер Фьюжн, конечно же, дал объяснение своему исчезновению из окопа. Он, дескать, передал команду выходить по двое через бойца, который был с ним, а тот его команду не передал и не сообщил о выходе самого мистера Фьюжна.
И конечно же, это был тот самый боец, который пропал без вести.
Меня это объяснение не устроило, и я не знал, чего ждать от своего командира, когда пару дней спустя пришло первое боевое задание для новой группы мистера Фьюжна.
Мы снова отправлялись в «очко Зеленского».
Эпилог
Я вступил во взрослую жизнь под аккомпанемент натовских бомб в Белграде.
Горящая, изнасилованная Югославия стала для меня вехой, рубежом окончательного формирования личности, мировоззрения, оценок происходящих вокруг глобальных событий.
Меня не связывали с этой несчастной страной, принесённой в жертву «новому мировому порядку», какие-то особые узы. Я вырос и сформировался в иной культурной среде, поэтому соображения славянского братства или религиозного единства лежали за пределами моего эмоционального поля.
Бессильная злость, охватывавшая меня от происходящего, — это была обычная человеческая реакция на беспредел.
У меня не было доступа в Интернет в 1999 году. Да и компьютера у меня тогда не было. Основным источником информации для меня было радио. Я слушал RFI, DW, «Свободу», изучал их точку зрения, знакомился с их идеями.
Слушал поток бесконечной иезуитской софистики, лжи, подмены понятий.
Слушал и наблюдал, как проступают вампирские клыки, как покрываются рептильными чешуйками руки «джентльменов, баронов и сэров».
Я помню, как какая-то мразь то ли со «Свободы», то ли с RFI, раздухарившись, пела о том, как бомбы, «крушащие социалистическое средневековье Милошевича», открывают дорогу к построению «лёгкого, воздушного царства свободы, Европы без границ», где живут, видимо, феи и розовые пони. На фоне этой пафосной речи играла возвышенная музыка, я не помню, как называется это, прости господи, произведение, но на «Свободе» она играла постоянно.
Клыкастые джентльмены рвали на куски Югославию, жрали её кровоточащую плоть, а наша нищая и больная страна совершенно ничем не могла ей помочь. И это вселяло отчаяние, уныние, стыд, горечь.
Я вступил во взрослую жизнь, перенеся сильнейшее, острое унижение.
Они насиловали Югославию, но смеялись над нами и плевали в лицо нам.
Это было очевидно.
Не было никаких вопросов.
Весной 1999 года окончательно и бесповоротно рухнуло моё доверие к «свободному миру».
А мы так хотели, чтобы нас взяли на работу в «Макдоналдс».
Всей страной мы хотели устроиться на работу в «Макдоналдс».
Верили, что нас туда возьмут, и, в принципе, самое страшное, что мы были бы счастливы, если бы взяли.
Это Сан-Франциско, город в стиле диско.
Это Сан-Франциско, тысячи огней.
Это Сан-Франциско, город в стиле риска.
Это Сан-Франциско, made in USA.
Когда Серёжа Лемох и Богдан Титомир прыгали на сцене в крутых кожаных куртках, мы думали, что мы уже там. Мы уже купили билеты.
А спустя несколько лет нам смачно плюнули в лицо и показали нам наше место.
Двадцать три года я ждал ответки.
Двадцать три года.
Жалкие хохлы тут решительно ни при чём.
Украина не государство.
Это блядский дом, населённый ведьмами и кикиморами. А на кровати лежит пьяный Тарас без штанов.
Мы выбили дверь в этот блядский дом с одного пинка, ногой, обутой в солдатский ботинок.
И ведьмы с кикиморами, визжа и сверкая булками, побежали кто куда, не забывая прижимать между титек невеликие Тарасовы гроши.
Тарас полез драться, думая, что защищает свой дом, свою квартиру.
Пьяный, без штанов, с табуреткой из блядского дома в руках.
Нет у тебя своего дома, Тарас.
Продали твою квартиру ведьмы с кикиморами. А деньги спиздили, да.
Даже табуретка, которой ты пытаешься нас ударить, она не твоя. Там латиницей написано что-то на ножке, не видишь? Инвентарный номер армии США.
Мы не к тебе пришли вообще. Ты просто пьяный гондон, нищий и обворованный. Мы пришли к хозяевам этого блядского дома. Спросить с них за плевки в наше лицо.
Блядский дом мы сожжём, конечно, не обессудь. Слишком уж он пропах неприятными субстанциями.
Не нужен нам твой блядский дом, поэтому будем его палить.
И ты ничего уже не сделаешь, Тарас, сколько бы ни бился и ни барахтался.
У меня есть много вопросов к организации и осмысленности начала специальной военной операции.
Я очень критично отношусь к её официально задекларированным целям.
Нахожу их нереальными и недостижимыми.
Не верю в успех под началом людей, которые вплоть до февраля 2022 года не теряли надежду, что их всё-таки возьмут на работу в «Макдоналдс». А кое-кто и сейчас ещё думает: может, получится? Может, всё ещё будет, как в 2013-м?
Не будет. Ибо, что бы я ни сказал выше, процесс всё-таки запущен. «Гуд бай, Америка» произнесено. Дороги назад нет.
Мой скептицизм — моё право как гражданина по-настоящему свободной страны. Одной из немногих оставшихся в мире.
В любом случае я из числа тех, кто принял решение разделить судьбу своей страны и своих сограждан до конца.
Свое решение я подкрепил, взяв в руки оружие.
И если я говорю какие-то неприглядные вещи, о которых вам не расскажет генерал в очках, похожий на Валерку из «Неуловимых мстителей», то исключительно потому, что, если об этом не буду говорить я, об этом будет говорить вражеское гадьё.
Во зло нам и в ущерб нам.
А я говорю то, что вижу, находясь здесь, в рядах русской армии, которая будет выполнять поставленные задачи, преодолевая трудности и изживая те или иные негативные явления.
И наша 58-я армия, находившаяся на острие вражеского удара в очень критичные и опасные дни, и другие соединения, разбросанные по всем направлениям.
Офицеры, солдаты и генералы.
Контрабасы, мобики.
Мы, «Шторм Z».
И я в том числе.
Ни у кого не должно быть сомнения в армии и во флоте.
Насчёт политиков разговор отдельный, но он не является предметом данного
