— Знаете, когда после окончания Гражданской войны ипподром снова открылся, я практически жил там. Там я чувствую себя счастливым. На ипподроме все связано с лошадьми. А они неплохие животные, скажу я вам.
Они допили вино, Королев попрощался с Бабелем и отправился к себе домой, крепко сжимая бумажный сверток с Шуриными варениками. Зайдя в квартиру, он, стараясь не шуметь, закрыл за собой дверь и услышал голос девочки Наташи, а затем успокаивающий шепот Валентины Николаевны. Оказавшись в комнате, Королев услышал далекий гудок поезда. Он подошел к окну. На улице никого. Лишь по центру дороги виднелись едва различимые следы от колес автомобиля. Фонарь на противоположной стороне улицы заливал все вокруг желтым светом. «Какая умиротворенная картина, — подумал капитан, — как на старинной открытке».
Он не заметил бы фигуру у въезда во двор, если бы человек не пошевелился. Королев уловил лишь быстрое резкое движение в темноте. Когда он присмотрелся, закрываясь рукой от света фонаря и глядя чуть в сторону от источника движения, как учили на войне, то смог рассмотреть какой-то силует. В полукруглой арке он увидел хаотичный рисунок следов на земле. Если кто-то наблюдал за домом, наверняка холод заставил его пританцовывать и постукивать ногой об ногу, чтобы согреться. «Наверное, сложно разглядеть что-то в темной квартире», — подумал Королев. Хотя свет из коридора мог облегчить эту задачу, когда он заходил. Глаза неизвестного наверняка уже привыкли к темноте, и он не станет смотреть на фонарь, который может его ослепить. Скорее всего, сейчас он смотрит на Королева, освещенного серебристым светом уличного фонаря. В темноте кто-то снова пошевелился, и Королев решил спуститься вниз, чтобы разобраться с ночным наблюдателем. Но потом передумал. Он не хотел на данном этапе знать, кто за ним следит, — во всяком случае, хорошо, что пока за ним только наблюдают, а не отправляют в Бутырку.
Он не стал зажигать свет и разделся в темноте. Прежде чем отправиться в постель, он подпер дверь стулом и положил под подушку «вальтер».
Эта работа утомляла, изматывала, а отсутствие нормального ночного сна в течение недели еще больше усугубляло ситуацию. Конечно, после возвращения с работы все устают, а сейчас загрузка стала больше обычной. Было совсем тяжело. Если бы после работы можно было лечь и отключиться, но человек ведь не электрическая лампочка. Он не может просто щелкнуть выключателем и вырубиться. Ему нужно время, чтобы адаптироваться к конкретной ситуации. Вот как сегодня. Между тем, что произошло в пустом доме, и уютной тишиной квартиры разница была колоссальная. Поэтому теперь ему придется долго засыпать. Придется ждать, пока наконец придет сон. Надо набраться терпения. С годами он все больше и больше привыкал к ночной работе. Приходилось. Обычно работать нужно было после полуночи. Это время подходило идеально. В это время люди были меньше всего готовы ко всякого рода неожиданностям — их тело и мозг отдыхали. Но он и сам был живым человеком, и ему приходилось собирать все силы, чтобы быть начеку, быть жестким и демонстрировать свою власть заключенному, когда сам он уже был на исходе сил. По окончании дела, каким бы уставшим он себя ни чувствовал, трудно было переключиться. Его отвозили домой — берегли его силы, — и ему даже удавалось вздремнуть в машине, но такое случалось крайне редко. Как правило, он смотрел сквозь окно в пустоту улиц и думал о человеке, которого только что сломал.
Сегодня он осторожно, стараясь не скрипеть, поднялся по лестнице и бесшумно вставил ключ в замочную скважину. Оказавшись дома, он посмотрел на спящего сына и погладил его по голове. Его пальцы были шершавыми, и это ощущение еще больше усиливалось, когда он дотрагивался до нежной кожи сына. Он старался не думать о том, сколько крови сегодня пролил. Он отошел от кровати, и его сын повернулся на другой бок, на мгновение недовольно выпятив губу, но не проснулся. Как хорошо. Кто знает, что увидел бы мальчик сейчас в его глазах? Как бы ему хотелось, чтобы сын всегда оставался таким — невинным, беззаботным и в безопасности. Ведь когда-то и он может оказаться в таком же заброшенном доме, из которого он только что вернулся. А если ему прикажут разделаться с собственным сыном? Ему могли приказать все, что угодно. Он тяжело вздохнул и накрыл сына теплым одеялом.
По возвращении домой ему никогда не хотелось есть. Он больше любил выпить, а кусок не лез в горло. Кто-то спокойно ел после такой работы, но не он. Он садился в кухне, как сегодня, наливал себе водки и читал. Все, что попадалось под руку. Сначала он читал пьесы Шекспира, но потом они показались ему слишком сложными. В них чересчур много говорилось о добре и зле, а он жил в мире, где подобные буржуйские рассуждения были неуместны. Что значили так называемые добродетели — честь, сострадание и справедливость — в контексте великой революции? Пусть над этой чушью ломает голову враг — все это бессмысленно в условиях великой исторической перемены. И все-таки эти книжки роняли зерно сомнения в его душу, заставляли задуматься над вопросами, которые не раз задавала ему жена перед смертью. Он налил еще один стакан. Он довольно часто приходил домой поздно, поэтому она догадывалась, что происходило в его душе. Теперь об этом догадывался и он. Именно поэтому он не вешал зеркало в кухне.
Сегодня ночью он расправился с очередными двумя бандитами. С двумя всегда проще. Водитель отвез их за Лефортово, сначала по петляющей дороге, потом в лес. Он связал этих воров за ноги, как куриц. Они растерянно озирались, когда их вытаскивали из машины. Похоже, они впервые видели луну сквозь ветви деревьев. По их реакции он решил, что они никогда не были за городом. В эту ночь они видели лунный диск в последний раз.
Внутри дома царил жуткий холод, в нем давно никто не жил. Там было три комнаты. Ничего, он быстро согрелся — как только приступил к делу. Мучая одного, он быстро разговорил другого. Хорошо, что под рукой был водитель, и наконец-то за столько времени ему не нужно было опасаться, что его услышат. Это очень помогло.
В конце концов он пристрелил обеих в подвале, а водитель помог затащить их снова в машину. В этот раз они не хотели оставлять следов — милиция и так уже копает вокруг первых двух убийств. Не стоит загружать ее лишней работой. Это его сильно беспокоило, по правде говоря. Раньше расследования были чистой формальностью, велись поверхностно. Почему же сейчас МУР так серьезно взялся за эти убийства?
Он подбодрил себя мыслью о том, что, в конце концов, он выполнял приказ и дело близилось к завершению. Скоро все закончится — эти двое достаточно много рассказали. Правда, информация была беспорядочная. Его не первый раз привлекали для спонтанной работы. Хотя, как правило, они всегда работали командой. Им четко ставили задачу, их готовили, их действия координировали. В этот раз никакой поддержки не было. Ему сказали, что доверять в организации сейчас никому нельзя, что лишние свидетели ни к чему, что все будут работать разрозненно и единственным помощником будет водитель машины. Ему сказали, что другие тоже работают над этим делом в одиночку, но он не видел никаких признаков их работы. Кроме того, отсутствовал конкретный план действий. Да, у него была определенная задача — вернуть икону и найти того, кто ее «слил», но все действия были чистой импровизацией. Последующие решения принимались после получения очередной порции информации. К такому он не привык.
