же громадное большинство больных — из малокультурного слоя, подростки, главным образом, дети, спекулирующие на Сухаревке и на улицах. Сухаревка же и окружающие ее места являются местом снабжения наркоманов всеми видами наркотиков: там можно получить сколько угодно морфия, кокаина, хлорала и т. п.7
Наиболее распространен был кокаин. Он шел в больших количествах в основном из Германии, через Эстонию и Латвию. О его популярности пишет Василевский:
«Белый порошок», «марафет» все более распространяется, отчасти как замена спирта, не только среди подонков столиц и особенно среди проституток и их «котов», но и среди советских служащих, врачей и особенно актеров8.
Кокаин широко популярен и среди подростков. На уже упоминавшемся съезде «Детская дефективность, преступность и беспризорность» отмечалось, что в колониях для несовершеннолет-них появились «жильцы» нового типа: кокаиновые наркоманы. В упомянутой книге Н. В. Зандер говорилось о «чрезвычайном развитии» кокаиновой зависимости не только среди взрослых, но прежде всего среди детей9, и это явление обсуждалось в различных исследованиях о поведении беспризорных, проводимых в начале 1920-х годов. Интересны в этом отношении биографии, собранные Маро. Например, биография 16-летнего Г., отпетого уголовника.
Сирота. Отец был дворником. Убит поездом. Причина смерти матери не выяснена. Г. жил у сестры, торговал. Один брат сапожник, другой — парикмахер.
Г. один год учился в школе, был исключен, так как не хотел учиться. Он помогал сестре торговать.
В 1916 году был помещен в приют, где он жил до революции. Работал затем у брата в мастерской. Потом его отдали в детдом. Оттуда сбежал: «делать там нечего было», как объясняет он причину побега. Жил в ночлежке. Заболел сифилисом, лечился в больнице. Потом опять пошел в ночлежку, торговал папиросами; в это время начал красть. Сидел 56 раз в допре. Половой жизнью живет с 13 лет, педераст, кокаинист, нюхал уже по 3 грамма в течение четырех месяцев.
Интересы его: учиться не любит, любит хорошо поесть, даже с шампанским, поиграть на бильярде, посещает цирк, оперу. Пребывание в тюрьме переживает спокойно, бравирует им, отвечает на вопрос: считает ли он его справедливым? «Раз заслужил, надо отбывать — поделом мне».
В камере он весел, танцует, шутит, пользуется большим авторитетом среди остальных. Способности ниже средних, память недурна10.
В жизни беспризорников и юных бандитов секс и кокаин были тесно связаны, как отмечает Маро в своей книге, где она приводит песню, которую можно назвать «колыбельной хулигана»:
Спи мой миленький малютка,
Баюшки-баю!
Подрастешь, карманщик будешь,
Бросишь мать свою.
Ты найдешь себе девчонку,
Будешь с нею жить.
Воровать для нее ты будешь,
Будешь ей носить.
По ночам по ресторанам
Будешь с ней ходить,
А в другом своей кармане
Кокаин носить11.
И еще одна песня на ту же тему:
Ужасно шумно в доме Соломона:
За кокаином в очередь стоят.
Один кричит: дай четвертушку!
Другой кричит: давай полняк!
Все урки там попразднично одеты,
В руках все держат длинны мундштуки.
Из загашника выначивают нюхару.
«А ну-ка, Костя, на, нюхни!»12
По словам Маро, песня записана пятнадцатилетним подростком, мать которого содержала кокаинный притон, а сам он торговал крадеными вещами. Беспризорные добывали наркотики либо за счет выручки от краж, либо в обмен на свои услуги в качестве наркодилеров на службе у взрослых банд. Подвалы и трущобы, где они ночевали, идеально подходили для укрытия «товара», как писал Курцио Малапарте в своих репортажах из России13. Оттуда подростки расходились торговать по известным злачным местам Москвы, как, например, пользующаяся дурной славой Труба (Трубная улица) и Сухаревский рынок.
В дневнике Кости Рябцева говорится: «А беспризорные, по Ванькиным словам, и жить без марафета не могут»14. Кокаин был не только наркотиком, способным прогнать тоску, но и средством разделить с товарищами радости и печали. В повести Шишкова «Филька и Амелька» одна из глав называется «Разгульная тризна», и без кокаина на этом пиру не обошлось. Тризну, или поминки, справляли по хромоногому Спирьке Полторы-ноги. Похоронив мальчика у реки, беспризорники, собравшиеся к вечеру у перевернутой баржи, служившей им укрытием, пили водку и нюхали кокаин, на этом гулянье меж ними вспыхнула драка и пролилась кровь. Как писал Шишков в примечании к первому изданию романа15, это реальное событие, однако его описание в последующих переизданиях подверглось цензуре, как и описания жуткой «пляски смерти»:
[А общий угар под баржей и возле баржи растет и крепнет. Все пьяней, все крикливей, все задирчивей становятся голоса гуляк. Визг и хохот девчонок звучит раздражающе нагло и нахально. Животная похоть мало-помалу начинает лихорадочно трясти всю баржу от кряжистых орясин до сопливых малышей. В подкрепление к водке, к пиву и наливкам приходит морфий, кокаин, махра, угар чадит и расплывается, свечи догорают, костер потух, все темней и темней, все нелюдимей становится под баржей.
Многие более взрослые и сильные уже изрядно накачались, озорная ж мелюзга прикидывалась пьяной, довольно удачно подражали взрослым. Поэтому баржа казалась запьянцовским, при большой дороге, разбойничьим вертепом.
Инженер Вошкин был тоже вполпьяна, но для потехи мальчонка притворялся совершенно пьяным. Он, как и Шарик, перебегал от кучки к кучке, всех тормошил, опрокидывал все, что попадало под ноги, пьяно падал сам, кричал пронзительно:
— Отдайте, сволочи коричневые, мой фокус к телескопу! Подлюги! Змеи!.. Мамынька!.. К Майскому Цветку хочу... Сентяп-октып-нояп!.. Машка! Дунька!.. Сонька!.. Ша-ша-шарррик!]
Филька заметил, что в гульбе принимает участие, пожалуй, меньше половины баржи. Многие, набегавшись за день в поисках удовольствия и хлеба, крепко спали. Иные же, как ни старалась, не могли уснуть: они затыкали уши, зарывались с головой в отрепья, однако пьяный гвалт не давал им забыться в сне. Они вскакивали, ругались, швыряли в пьяниц чем попало, грозили ножами. В ответ на это шпана волокла их за ноги к своим, принуждала выпить водки, давала зуботычины. Какому-то мирно спящему двое пьяных оборванцев «ставили мушку»: между пальцев ноги вложили клочок бумаги, подожгли и убежали. Спящий вскочил как полоумный.
— Ах, паразиты легавые... Убью! — закричал он, хватаясь за опаленную ступню. [— Воры, ширмачи!.. Погоди, погоди, дождетесь... Все в кичеване будете!
Филька сочувственно спросил его:
— Больно ногу-то?
— Неужто нет... Это Амелькина шайка гуляет...Накрыли кого-нибудь...
— Это какая шайка? — простодушно спросил Филька.
— Эх ты, тюха, — с презрением ответил ему оборвыш и лег на свое место. — Столь времени живешь, а не видишь. Фатюй... Деревня-матушка.
Филька обиделся, хотел вступить с мальчишкой в спор.]
В это время
