липкой грязи, которую он оставил на моей коже. Он молчал, и я тоже. Тишина была достаточно громкой. Оглушительной.
Что только что произошло? Я не знала. Я не знала, хотела ли я, чтобы это произошло, или нет. Мои эмоции просто смешались в гигантское скопление неразберихи.
— Мила…
— Не надо, Сэйнт. Просто… не надо. Я прошу тебя. — Изнеможение сдавило меня, и у меня не осталось сил. У меня не было сил снова вступать с ним в поединок. Не сегодня.
Пальцы коснулись моей обнаженной кожи, и разорванная ткань платья скользнула по моей попке и ногам, когда он накрыл меня. Мне удалось подняться со стола, на щеке осталось мокрое пятно.
Я вытерла лицо.
— Можно мне уйти? — Спросила я, как будто мне требовалось разрешение, чтобы уйти. Как будто я должна была спросить у хозяина, можно ли мне идти в свою комнату.
Он остался неподвижен и не дал мне ответа, заставив посмотреть на него, чтобы понять, не подскажет ли его выражение лица, чего он хочет от меня в этот момент. Но в ответ на меня смотрели лишь каменные складки и ледяные глаза. Его темные волосы были взъерошены в совершенном беспорядке, галстук-бабочка распущен, а рубашка расстегнута. Он выглядел не в своей тарелке, как и вся эта хреновая ситуация, в которой мы оказались.
Время, в течение которого мы смотрели друг на друга, показалось нам вечностью, и никто из нас не пытался сделать шаг или произнести хоть слово. Это было самое неприятное молчание, которое мне когда-либо приходилось выдерживать, словно разделочный нож, медленно срезающий кожу с кости.
Он поднял руку и протянул ее. Первым моим побуждением было отпрянуть от его прикосновения, но я была с ним достаточно долго, чтобы знать, что лучше. После того, что только что произошло, меньше всего мне хотелось приманивать зверя.
Его твердые костяшки пальцев провели по моей щеке — нежный поступок, который противоречил всему, что произошло до этого момента.
Брэд.
Мое похищение.
Раскрытие того, кем я была на самом деле.
Брак.
Я переминалась с ноги на ногу, все еще чувствуя, как влага от моей кульминации пропитывает трусики и покрывает бедра. Сэйнт сделал шаг ближе, так что его фигура заслонила меня, и его близкое присутствие лишило меня воздуха.
— Я не буду извиняться, Мила. — Его взгляд прожигал мою душу без малейших признаков раскаяния. — Теперь ты моя жена. Я никогда не буду извиняться.
Я ничего не ответила. Ничто из сказанного не смогло бы ничего изменить.
Он опустил руку на бок.
— Иди в постель. Отдохни немного.
С облегчением я отвернулась от него. Все, что меня волновало, это выбраться из этого платья и поддаться изнеможению, которое сжимало каждый мускул. Слезы высохли, и глаза щипало. Я была разгневана, потому что снова позволила ему забрать мои слезы, забрать часть меня, которая должна была принадлежать мне и только мне. Как и рыжеволосая девочка, я злилась на себя за то, что позволила своим слезам свободно падать.
Не в силах больше стоять на каблуках Jimmy Choo, я сорвала их со своих ног. Босая, уставшая и униженная, я пошла прочь от него. С каждым шагом я чувствовала, как напряжение ослабевает, грозя сорваться. Всю дорогу я чувствовала на себе его взгляд. Только спустившись по лестнице в спальные покои, я почувствовала себя свободной от него. Освободилась от тяги и беспокойства, вызванных его присутствием. Атласные туфли болтались у меня в руках, а когда я открыла дверь спальни и увидела Елену, стоящую у окна, слезы, которые, как мне казалось, уже высохли, хлынули по моим щекам.
— Милое дитя! — Елена широко раскинула руки, и я, как маленькая девочка, бросилась навстречу ее утешениям. — Все хорошо, — ворковала она, пока я рыдала у нее на плече, вздрагивая от каждой слезинки.
Переполненная эмоциями, которых я никогда раньше не испытывала, я плакала так, словно стояла перед открытой могилой и рыдала от горя.
— Все будет хорошо. — Елена крепко обняла меня, и я позволила себе несколько минут передышки, впитывая утешение, которое она так охотно дарила. — Ты сильная женщина, Мила. — Ее голос оставался мягким и добрым.
— Я не могу этого делать, — всхлипывала я. — Я не могу больше бороться с ним.
Елена откинулась назад, чтобы посмотреть на меня.
— Тогда не надо. — Она смахнула с моего лица затянувшуюся слезу. — Не борись с ним больше. Побереги свои силы. Используй его с умом и сражайся только в тех битвах, в которых ты знаешь, что можешь победить.
Я охнула и попятилась назад.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что тебе предстоит еще много битв, в которых ты должна будешь победить. Но Марчелло не из их числа.
— Как ты можешь так говорить? Он не просто битва, Елена. Он — настоящая, яростная война.
— Именно. Подумай об этом, Мила. — Она обхватила пальцами мои плечи. — Ты бы предпочла иметь его в качестве врага, которого, как ты знаешь, тебе никогда не победить? Или союзника, который может выиграть тысячу войн?
Я продолжала смотреть на нее, позволяя ее словам уложиться в моем сознании, пока я пыталась осмыслить их.
— Я видела, как ты смотришь на него, — продолжила Елена, ее голос был мягким, почти музыкальным. — Ты смотришь на него с ненавистью, с гневом. Но не на него. Ты ненавидишь не его, и не он тебя злит. Ты злишься на себя. Ты ненавидишь себя… за то, что не ненавидишь его.
— Это неправда. — Я отступила назад и села на кровать королевских размеров, положив ладони на шелковые простыни. — Что бы ты ни думала, что видела, это неправда.
— Неужели?
— Нет. Это не так. — В моем голосе прозвучала убежденность. — Это неправда.
— Да, это так. — Она села рядом со мной, матрас даже не шелохнулся под ее крошечной фигурой. — Я знаю это, потому что когда-то была там, где ты сейчас.
Мои глаза удивленно поднялись на нее.
— Тридцать два года назад меня заставили выйти замуж за человека, на которого я едва могла смотреть. За человека, который, как я считала, не способен любить, который будет только использовать меня. Как и ты, я боролась с ним на каждом шагу. Я отказывалась сдаваться. — Она отвернулась к окну. — Пока однажды я не поняла, что трачу силы на борьбу с тем, что не могу изменить. — Она снова повернулась ко мне лицом, выражение ее лица было мягким. — Вместо того чтобы бороться, я позволила себе влюбиться в своего мужа и быть счастливой. Это лучшее, что я когда-либо могла сделать.
Это
