помытому и наследил, за что получил от мамы взгляд, полный осуждения.
— Рановато вы, Елизавета Максимовна начали мыть полы, — буркнул Гав, задержав на маме взгляд.
Мама еле сдержалась, чтобы не облаять спецназовца. В итоге она вздохнула и пошла на кухню помогать мне. Гав же отогнул гвозди, удерживающие стекло в раме, и выбросил осколки на улицу, после чего вставил новые стёкла и вернул гвозди в первоначальное положение. В доме сразу же стало уютно, так как ветер с улицы перестал проникать внутрь.
— А сейчас-то, Станислав Карлович, уже можно мыть полы? — язвительно спросила мама.
— Нужно, — ответил Гаврилов и улыбнулся, но мама тут же закатила глаза, сделав вид, что обиделась. Капитан поверил в этот фарс, а я-то видел, что мама, уходя в другую комнату, улыбалась. Ох уж эти заигрывания.
Пока мама намывала полы, я сбегал в баню за дровами. Много взять не получилось, но четыре полена захватил. Гав тем временем, громко матерясь, возился в сарае. Я заглянул в приоткрытую дверь, и увидел, как капитан копается в ящике со старыми тряпками.
— Гав, у тебя спички есть? — спросил я.
— Закурить решил? — ответил вопросом на вопрос спецназовец и, не глядя на меня, протянул коробок спичек.
— Лучше. Соблаюсь спалить здесь всё, — пошутил я, выхватив спички из его руки.
— Благое дело, — буркнул он и через секунду опомнился. — Какой «спалить»? Я тебе спалю! А ну, верни спички!
Я захохотал и понёсся к дому. Гав же за мной не погнался, а лишь шуганул, да и то только для порядку. Остановившись у порога, я осмотрел двор. Рядом с поваленным забором расположилась огромная куча сухого скошенного бурьяна. Сомневаюсь, что в доме найдутся газетки для растопки, а значит, нужно набрать сушняка. Покопался в куче, выбрал, на мой взгляд, наименее вонючий сорняк и потащил в дом.
— Ну, Миша, куда ты этот мусор тащишь? — взмолилась мама, увидев меня с охапкой бурьяна.
А у самой аж губы посинели, пока полы намывала. Вроде на улице апрель, а без отопления в ледяную воду опускать руки — радости никакой.
— Сейчас печку затоплю, соглеешься, — деловито ответил я, разулся и пошел на кухню.
Печка была старенькая, сложенная из рыжего кирпича. Её обмазали глиной, а после побелили. Модификация стандартная. Дверца для дров, зольник и заслонка для регулирования тяги воздуха. Закинул бурьян в печь, почистил зольник, а сверху на бурьян уложил четыре полена. Чиркнул спичкой и закашлялся.
Вытяжка оказалась в закрытом положении и весь дым пошел в комнату. Тут же передвинул заслонку вправо и пошла тяга! Разгорелся огонь, поленья лениво занялись, стали шипеть и потрескивать. Я прикрыл дверку топки и поймал на себе восхищённый взгляд мамы.
— Не думала, что вас в пансионате обучали как топить печь.
— Эээ… Ну да, там много пло что лассказывали, — протянул я и зыркнул в сторону выхода. — Пойду ещё длов плинесу.
Мама лишь улыбнулась и проводила меня взглядом. Вот же, блин. Не рассчитывал я, что придётся жить с ней бок о бок. Теперь придётся думать о каждом своём действии, чтобы не сболтнуть и не сделать чего лишнего. Хотя, наверное, уже слишком поздно. Я и так слишком много странного сказал и сделал. Радует, что это — мама. Она не предаст. Так ведь? Ведь не предаст?
Я выбежал на улицу и врезался в капитана.
— Куда несёшься? — спросил Гав, держа в руках два пакета с тряпьём.
— За дловами. А то дом плоховато голит. Отсылел, — ухмыльнулся я.
— Весельчак, — хмыкнул Гав и протянул мне пакеты. — В одном твоя одежда, а второй матери отдашь. Будете в этих тряпках ходить, сойдёте за местных. Топай. Дров я сам принесу.
Я вернулся в дом, отдал пакеты матери. Она в это время пыталась сбросить с кровати пожелтевший матрас. Пришел Гав с охапкой дров, сложил их у печки, а после позвал всех на кухню.
— Значит, так. Запаса провианта у нас хватит ровно на один раз поесть. — Капитан указал на коробку сухого пайка, лежащую на столе. — Кушаем — и спать.
— А что мы будем есть завтра? — спросила мама, нахмурив бровки.
Услышав её вопрос, Гаврилов потёр виски, как будто внезапно разболелась голова.
— А кушать мы будем, Елизавета Максимовна, то, что сами приготовим. Вы же умеете готовить?
— Я тебе что, кухарка? — возмутилась мама.
— Если хотите сытно есть и не горбатиться на трёх работах, то да, кухарка, — прорычал Гав.
— О-о-о. Вот и пелвый семейный скандал подъехал, — закатил я глаза, залез на лавку и разорвал коробку сухпайка. — Пока будете лугаться, я поем, если вы не плотив.
Первая банка, какая попалась мне на глаза, была рисовой кашей с мясом. Правда её тут же отобрал Гав.
— Куда ты? Сначала разогрей, потом ешь. Она же мерзкая на вкус, когда холодная. — Спецназовец порылся в сухпайке, взял ещё пару банок и поставил их на печку. В это время мама тайком посматривала на него, стараясь скрывать улыбку.
Десять минут спустя ужин был готов. Гав принёс банки и открыл их, выставив на стол. Сам же брать ничего не стал, дождался пока мы выберем себе блюдо по вкусу, а себе забрал оставшееся. Ну, что я могу сказать? Каша с мясом вполне съедобная. В пансионате кормили куда хуже. Единственное что не понравилось, так это обилие жира. Доев банку, я уделался по самые локти.
Следом я слопал безвкусную гадость под названием галеты. Даже туалетная бумага была бы вкуснее. Хорошо, что кофейный напиток был сладковат и смог смыть изо рта привкус этой трухи. Когда я уже допивал кофе, мама заметила это и попыталась вырвать у меня его, но было поздно, я заправился кофейком до самых краёв.
Мама же поковырялась в банке с пловом, выпила яблочный сок и пошла в спальню. Возникла напряженная пауза. Гав и я уставились на недоеденный плов и синхронно сглотнули.
— Чул, моя половина, — не сводя взгляда с банки, жадно заявил я.
— Проглот мелкий, — хмыкнул капитан и пододвинул плов мне. — Жуй.
Он отвернулся и посмотрел в окно, видать, не наелся, и сейчас собирает всё благородство в кулак, чтобы не объесть двухлетку. Но и мне знакомо благородство. Как и сказал, я съел лишь половину и толкнул банку
