Штукина отшвырнуло к стене, и Якушев поймал его безмерно удивленный взгляд.
– Ты, в натуре, дурак, – сказал Валера, выронил пистолет и медленно сполз по стенке на пол.
Егор молчал и тяжело дышал, будто бежал метров двести, хотя сама возня длилась всего несколько секунд. Потом Якушев посмотрел на свою простреленную кисть, из которой кровь крупными сгустками падала на пол.
Штукин тоже посмотрел на его кисть и сказал:
– Это тебя еще спасет.
Егор не понял, что Валера имел в виду последующий разбор полетов: полученное ранение свидетельствовало о действиях опера в пределах необходимой обороны и в условиях реальной угрозы для жизни.
Штукин прижал обе руки к левой стороне груди, на лбу его выступили крупные капли пота. Со стороны казалось, что он пытается нащупать что-то, провалившееся за рубашку.
– Странное дело, – спокойным, но прерывающимся голосом сказал Валера, – за этот день в меня стреляют третий раз… Фильм ужасов какой-то…
– Дойдешь сам? – спросил Якушев, еще не осознав того, что случилось. Не осознал он и то, что его вопрос прозвучал двусмысленно, хотя Егор просто имел в виду возможность выхода Штукина на улицу. Валера понял его правильно и саркастически усмехнулся, бледнея на глазах:
– Я тебя сгоряча пару раз дураком назвал, но ты и вправду… того… Ты же убил меня…
– Брось ты! – не поверил Якушев.
– Хоть брось, хоть подними.
– Но ты ведь тоже!…
Егор, словно защищаясь, выставил перед собой простреленную ладонь. Голос Штукина упал до хриплого шепота:
– Не переживай, ты не пианист.
Якушев подошел к Валере, присел и начал пытаться приподнять его.
– Не трогай, – просипел Штукин. – Уйди. Дай мне помереть спокойно. Надоели вы мне все…
Перед Валеркой вдруг поплыли мимо какие-то лица, а потом ему показалось, что в комнату зашла Зоя.
– Хоть ты-то скажи ему, – обратился к ней Штукин, но из его горла вырвался лишь невнятный хрип, а потом свет в квартире стал медленно гаснуть. Валерка завалился на бок и уже не успел подложить под голову руку…
Егор некоторое время еще постоял над подрагивающим телом и вспомнил, что уже видел такую дрожь – когда несколько часов назад на его руках доходил Сво.
Якушев поднял пистолет Крылова, оглянулся, увидел кожаный баул на полу, наклонился и открыл его. Там были деньги – много пачек долларов. Несколько капель крови упало с простреленной руки Егора на светло-зеленые бумажки. Якушев поморщился, закрыл баул, выпрямился и вышел в прихожую. Там он еще немного задержался – заглянул в ванную и замотал пробитую пулей кисть полотенцем. Пистолеты он разложил в карманы куртки, а баул взял в здоровую руку. Потом Якушев снова заглянул в комнату, где лежал Штукин, но ничего говорить умирающему не стал…
…Когда он вышел на лестничную площадку, то увидел у лифта двух молодых парней в домашних тапочках – они шепотом переговаривались, очевидно обсуждая услышанные выстрелы.
– Милицию вызвали? – в упор и зло спросил Егор.
Парни заменжевались, а потом один честно ответил:
– Нет.
– А чего ждем? – гаркнул Егор. – Живо!
В глазах молодых людей появился страх, и они попятились к своей квартире.
– Приметы мои запомнили? И не вздумайте врать, очниками[30]замордую!
Судя по всему, Якушева приняли все-таки не за сотрудника милиции, потому что один из парней, захлопывая за собой дверь квартиры, даже взвизгнул:
– Мы ничего не видели!
Егор вздохнул и побрел вниз по лестнице.
Только оказавшись на улице, он задумался над тем, что делать дальше. Думал Якушев недолго: вынув телефон, он набрал номер мобильника Вадима Колесова, того самого, кому и принадлежала контора в Пушкине, из которой Крылов забрал деньги. Номер телефона Колесова Егору дал накануне Юнгеров – на всякий случай. Вот случай и представился…
…Сам Вадим в это время находился в Пушкине, в своей конторе, из окон которой наблюдал суету над пятью трупами. В сам момент нападения Колесова там не было, но потом ему позвонил Юнгеров, вкратце объяснил, что произошло, попросил на всякий случай подъехать в контору и добавил замогильным голосом:
– Просто наблюдай. Ты пока ничего не знаешь.
Вот Вадим и наблюдал, выкуривая сигарету за сигаретой. На само место происшествия Колесов отрядил своего водителя и доверенного работника, соответствующим образом напутствовав их:
– Чтоб уши, как у Чебурашек были!
Это означало, что они должны прислушиваться ко всем обрывкам фраз, оброненных сотрудниками милиции и прокуратуры. (Это оказалось, кстати, не очень сложным делом, так как сотрудников Колесова сразу же захомутали быть понятыми). Вадим понимал, что на его контору все равно выйдут, но не раньше, чем через несколько дней, когда сотрудники уголовного розыска возьмут распечатку мобильного телефона Крылова. К тому времени что-то уже прояснится, можно будет подготовиться к неприятным разговорам. А если начнут наезжать: «Что ж вы сразу ничего не сказали?!» – можно будет и «дурака включить», дескать, боялся мафии, был в шоке, да и, вообще, не привык доверять посторонней милиции…
Юнгеров не догадался подключить Вадима к экстренным поискам Егора, поэтому, когда тот позвонил, Колесов достаточно сухо ответил, что ему сейчас ни до чего. Но Якушев странным голосом сообщил, что все знает и понимает, однако беспокоит отнюдь не по пустякам.
– Я сейчас на Московском, минут через сорок могу быть уже в Пушкине… Там на месте сотрудники еще работают?
– Работают.
– Хорошо. Тогда я буду ждать вас у дворца, где туристам безделушки продают. Это очень важно. Вы никому ничего пока не говорите, когда встретимся, все сразу поймете. Хорошо?
– Хорошо, – с легким недоумением согласился Вадим. – Через полчаса я выхожу из конторы…
Через полчаса Колесов вышел из офиса, прошел через оцепление сотрудников и направился к Екатерининскому дворцу. Оцепление и место трагедии он прошел без труда и проблем. В таких случаях на месте происшествия царит такая неразбериха и присутствует столько начальников на одном квадратном метре, что если вдруг в самом эпицентре этого водоворота появится злодей и гаркнет: «Вяжите меня, православные!» – ему, скорее всего, скажут: «Уйди, мальчик, не до тебя!»
Когда Вадим подошел к лотку, где днем наивным туристам втюхивали паленый «Палех», Егор уже стоял там. Сами лотки закрылись еще с час назад. Вадим увидел Якушева и пожал ему руку, обратив внимание, что левая кисть парня замотана полотенцем, на котором проступили кровавые пятна. У ног Егора стояла кожаная сумка. У Колесова перехватило дыхание.
– Узнаете? – спросил Якушев каким-то надтреснутым голосом.
