минут пять назад, — что ему дороги все его конечности.
— Не поняла.
Ректор устало покачал головой.
— Знаешь, Эль, — загадочно протянул мужчина, — настанет день, когда я потребую плату за все, через что ты заставляешь меня пройти. Расплачиваться будешь долго — То есть ему мало того, что я почти всю его библиотеку в порядок привела?! — А пока, иди ко мне. Пришло время узнать, что же твой мозг так усердно скрывает.
Хотела бы протестовать против его слов, но господин Соун прав. Я его и подслушивала, и сплетни о нем распускала, и в преступности обвиняла, и поджигала. Да и самой уже интересно, что такого в моей голове. Тем более, я уже давно решила, что стану главой личной стражи Его Величества. Слова некроманта ничего не меняют. Сейчас главное — стабилизировать магию. С моими срывами места при дворе мне не видать.
Подойдя к ректору, я огляделась в поисках стула. В дальнем углу стояла старая потрепанная табуретка. Взять ее не получилось. Стоило мне развернуться к цели, как меня схватили за руку, притянули к себе и посадили на одно колено. Огромная мужская ладонь легла на спину, в области талии, пока вторая продолжала удерживать за запястье.
Стало тепло. Не только ногам, которые теперь не касались пола (ректор даже в сидячем положении оказался довольно высоким), но и во всем теле. Да, моя магия странно реагирует на этого мужчину. С другими подобного не бывает. Ни Рэм, ни Агат, ни Алексан не приводят к подобным последствиям. Может, проблема вовсе не во мне? Надо будет узнать у Барсика, существует ли несовместимость магии. Не то чтобы мне было неприятно от тепла, разливающегося по всему телу, но раздражало то, что это происходило бесконтрольно.
— Смотри в мои глаза и не отводи взгляд, — приказал ректор.
Рука, удерживающая запястье, оказалась на щеке. Средний и указательные пальцы касались висков. Серые глаза начали темнеть, и мир растворился, когда он произнёс:
— Aperi velum*
* открой завесу
* * *
— Не смей ее трогать! Красивый мужчина с легкой щетиной на лице вырывался как дикий зверь. Его удерживало шесть человек. Шесть бандитов против него одного.
На коленях перед ним стояла любимая. Ее красоте завидовали многие женщины, ее телом хотели обладать все мужчины. Сотни обещали ей счастливую жизнь, но лишь один предпочел словам действия.
Даже когда за день до свадьбы в ее руке загорелось пламя, он не отвернулся от любимой и не выбрал трусливый побег.
Когда первый крик ребенка огласил их старую хижину, счастье двоих достигло невообразимых высот. Кто бы мог подумать, что спустя пять лет, и дверь этой самой хижины постучится беда.
— Истер, не надо… Эль.
Слова, сорвавшиеся с ее нежных губ, прозвучали как приговор. Единственная женщина, которую он любил, приняла решение. Это было верное решение согласно всем законам жизни, но как он мог с подобным смириться. Его жена — его ответственность.
— Не переживай, ведьма, — сказал тот, что держал у ее горла кинжал, — твоё отродье мы тоже убьем.
Это было его ошибкой. Нет на свете ничего сильнее материнской любви.
Нож лишь слегка задел ее горло. Женщина с красивыми черными волосами и черными как ночь глазами, вывернулась и ухватила нападавшего за ногу. Этого было достаточно. Он загорелся золотыми всполохами пламени и, ища помощи, с криком бросился на своих друзей. Друзья оказались друзьями только на словах. Спасать горящего как факел, они не планировали. Мужчина же, вырвавшись из захвата, легко одолел троих. Он врезал одному, ударил в пах второго, сломал шею третьему. Нож, что был приставлен к горлу любимой, оказался в сердце четвертого. А затем оказался в сердцах первого и второго. Жена сожгла двух оставшихся.
Дело было за малым — убрать тела. Мужчина, уже хотел обнять любимую, когда увидел на ее лице грустную улыбку и потускневший взгляд.
— Анна?
Вместо ответа, женщина начала тихо оседать на пол. Он успел перехватить ее, но что-то было не так.
— Анна? — повторил он имя жены, закладывая в это короткое слово все сомнения и вопросы.
Они были идеальной парой. Одной из тех, что понимают друг друга без слов.
— Нож был отравлен.
Женщина видела, как в глазах любимого погас огонь. Он умер. Только что, за две минуты до ее ухода, он распрощался со всем в этом мире и покинул его.
— Эль, — напомнила она.
Плод их любви. Их маленькая хрупкая девочка, что внешне так похожа на мать, но так же упряма, как отец.
— Я не могу, Анна, — в его голосе не осталось жизни.
— Они придут к ней, Истер. Они придут за нашей малышкой. Ты должен взять кинжал и вонзить его в мое сердце.
— Что? — Просьба любимой вывела из оцепенения. Как могла она решить, что у него поднимется рука.
— Ты должен. Я умираю, любовь моя. Я умираю. Убей меня и скажи всем, что я пыталась напасть на Эль из-за того, что она не унаследовала мою магию.
Скажи всем, что я сошла с ума от разочарования.
Скажи, что как только моя душа покинула тело, ты словно очнулся ото сна. Пусть думают, что ты был под чарами. — В такт ее словам он лишь отрицательно качал головой, понимая, что ход мыслей жены правильный. Но разве мог он самолично убить ту, что любил больше жизни. — Я в любом случае умру. Так, пусть смерть не будет напрасной. Защити Эль от моей участи. Спаси ее.
— Анна, — взмолился он.
— Прошу тебя, Истер. Это же наша малышка.
Плод их любви. Маленькая Эль. Девочка с волосами черными как ночь, и такими же глазами, стояла на лестнице и прижимала к груди серого кролика с одним белым ушком. Детские глаза увидели то, что не должны видеть. Увидели то, что тяжело принять даже взрослому. Отца, который убил четверых, мать, что убила двоих, и нож, что был вогнан по самую рукоять в сердце женщины, ее породившей.
— Папа…
Он слышал дочь, но не мог выпустить из рук любимую.
— Папа…
Если дочь умрет, то смерть жены потеряет любой смысл. Опустив голову любимой, он встал, подошел к ребенку и сказал:
— В доме должна быть идеальная тишина. Маги убили нашу маму из-за того, что она ведьма. У тебя магии никогда не будет. Держи ее под контролем и никогда не показывай. Потому что у тебя ее быть не должно.
— Мама? — закричал ребенок.
— Тишина, Мика. В доме будет идеальная тишина. А если кто будет спрашивать о наличии у тебя магических сил, всем говоришь, что пошла
