вас? — спрашивает девушка. Я соглашаюсь. Пусть проведёт. До серой зоны, дальше мы сами.
Подъезжают ребята на ГАЗ-66 — обе оставшиеся группы, что кстати. Вниз они не пойдут, будут охранять вход.
— Хабибулин был сто двадцать секунд назад, — сообщает Джейсон. — Сказал, что у них всё тихо.
Мы с Бианкой забираемся в «шишигу» к Джейсону и остальным. Едем потихоньку, спешить пока некуда.
— Сколько до взрыва? — уточняю я.
— Двадцать восемь часов, — отвечает Джейсон. — Я расшифровал инфу с их компов. Можно перекрыть основные тоннели вниз, но есть технические ходы, по которым может пройти группа. — Он поворачивает планшет ко мне, и я вижу план того зала, в котором стоит реактор. — Все они выходят вот в этот коридор, похожий на крест, и перекрыть их нечем.
— То есть, — интересуюсь я, — один человек с пулемётом и запасом патронов сможет удерживать зал?
Не сразу, но Джейсон отвечает:
— Да.
Я киваю. Внезапно Бианка спрашивает меня:
— Почему вы, русские, говорите, что с вами Бог? Это разве не гордыня?
С того самого момента, как мы погрузились в наш ГАЗ-66, девушка была какая-то отстранённая. Нас трясло на ухабах разбитой дороги, а я нет-нет да и поглядывал на неё украдкой. Интересно всё-таки, какие мысли бродят у неё в голове? Неужели после пережитого в её мировоззрении ничего не переменится?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Видела надпись на танке Хоттабыча, — отвечает она не сразу.
Я хлопаю по плечу Димку-водителя нашей «шишиги»:
— Поверни к кладбищу, хорошо? — потом говорю ей: — Сейчас я вам расскажу и даже покажу.
Нам повезло с погодой: дождя не было, хотя он недавно прошёл и вот-вот опять должен был начать моросить. Небо серое, тучи низко идут. Наша «шишига» остановилась там, где были ворота.
Мы выбрались из кунга, я показал Бианке это безотрадное место:
— Видите обгоревшие столбы? Здесь стояла церковь. Деревянная. Сгорела на Пасху, бандеровцы обстреляли сразу после Всенощной. Хорошо, люди успели разойтись. Мы с ребятами, помнится, батюшке помогали, когда храм горел. Вытащили оттуда, что смогли. Наутро на пожарище только столбы обгорелые стояли да на одном из них икона — Богоматерь «Милующая». Вокруг пепелище, а она даже не закоптилась.
Потом я показал ей кладбище с перекошенными от взрывов крестами, развороченными памятниками и свежими воронками среди могил:
— А вот на Радоницу «гостинцы» прилетели. Если не знаете, в этот день люди ходят на кладбище, близких поминать. В тот день наши артиллеристы отличились — засекли батарею и накрыли её из Д-30. Мы потом на разведку выходили, результаты работы «богов войны» зафиксировать.
— И они обстреляли их? — тихо и недоверчиво спросила Бианка. — То есть не военных, а людей, пришедших на кладбище, на могилы родственников?
— Именно так, — подтвердил я. — А мы здесь воюем, чтобы такого не было. Чтобы не горели церкви, чтобы не убивали людей на кладбищах, чтобы не рвались снаряды в школах и больницах, чтобы мины по детским площадкам не разбрасывали. Как вы думаете, на чьей стороне Бог?
Мы остановились у машины. Раньше здесь тоже была серая зона, теперь уже глубокий тыл. — Здесь мы и распрощаемся.
— На чьей стороне Бог? — переспросила Бианка. И сама ответила: — Думаю, что на вашей. Я слышала фразу, не знаю чью: хочешь узнать, кто добро, кто зло, посмотри, какая сторона убивает детей. Детей убивают они. Девочек насилуют они. Старух заставляют сидеть в подвалах они. Храмы разрушают они.
Она посмотрела мне в глаза и сказала уверенно и твердо:
— Вы пришли сюда из тюрьмы, но с вами Бог. И я надеюсь, он выведет вас из любого ада.
— А если не выведет, то и не надо, — улыбнулся я, — ведь известно всем «укропам», на беду: раз попали в ад — мы лучшие в аду.
— А еcли не выйдете, — прошептала она, — то я обещаю вам, что позабочусь о Борзом.
— Спасибо, — ответил я. — Он для меня как сын. Прощайте.
И полез в свою «шишигу».
Эпилог. Летящий вдаль ангел
…Вот и зима наступила.
На улице снег, но мы всё равно выходим, потому что нам надо ходить — и мне, и Бианке. Дышать свежим воздухом. Свежего воздуха тут прорва: кругом огромные ели… или кедры, или лиственницы, кто их знает, или пихты какая-нибудь — Урал всё-таки.
Я не стал командиром группы имени Вагнера. Меня комиссовали — как тут повоюешь, семь месяцев прошло, а я до сих пор хожу как марионетка на верёвочке. Правда, руки почти восстановились, врачи говорят, что и ноги восстановятся.
Мир так и не узнал, что именно сделал Саня Вагнер. Не узнал, хотя из группы никто в итоге не погиб. Шесть раз противники пытались отбить зал, и шесть раз наши их отбрасывали. А потом Саня просто выгнал всех на поверхность, а сам остался один с пулемётом в запечатанном зале. В полночь город вздрогнул. Бианка, дежурившая в госпитале, говорит, что я в этот момент открыл глаза. Не помню, если честно: я ещё дней десять после этого в горячке валялся.
У Сани Вагнера нет могилы. Могилой ему стали катакомбы Бахмута, вновь ставшего Артёмовском. Зато у Донбасса есть питьевая вода без радиации.
— Хоттабыч звонил, — говорю я, вслушиваясь в хруст снега под ногами. — Они приезжают — он с экипажем и Джейсон. После того как команду расформировали, Хоттабыч взял Джейсона четвёртым на «Каролину».
— Почему его зовут Хоттабыч? — спрашивает Бианка.
Я ей уже рассказывал, но она, возможно, забыла. Или делает вид.
— Он похож на героя одного фильма, — отвечаю я. — И он — настоящий волшебник.
— А почему они решили приехать?
— «Каролина» приняла бой с группой «Абрамсов» у Бортничей. Перебила их всех, но и сама, как говорит Хоттабыч, поцарапалась. Вот и везут её в ремонт. Всё равно на фронте им делать нечего. Да и Хоттабыч доволен: «Леопардов» бил, «Челленджеров» бил, «Абрамсов» бил, даже «Меркаву» ухитрился подбить.
— Теперь вернётся к мирной жизни, как мы, — резюмирует Бианка. — Кто он по профессии?
— Писатель, — отвечаю я. — Видный специалист по военно-морской тематике, его даже Википедия цитирует, и заряжающий у него коллега, Серёга Лысый. До войны у них консультировались энциклопедии.
— Ах да, верно, — вспоминает Бианка. — И танк он назвал в честь корабля какого-то. А ведь Джейсон тоже писатель?
— Ну да, — отвечаю. — Недавно издал первый роман наконец. После того как орден Мужества получил и в телевизоре засветился.
— И ты у меня писатель, — улыбается она.
Я отмахиваюсь:
— Да куда там! Ещё столько работы над этой книгой!
Дело в том, что я пишу роман. Про что? Про всё, что произошло в Бахмуте. Про Сашку.
— У
