— Я занята, спроси кого-нибудь еще, если тебе надо что-то.
— Я могу помочь?
Она разматывает какую-то грязную тряпку и бросает ее в ведро позади себя.
— Тебе тут нечего делать. Иди съешь что-нибудь.
Я могла бы уйти, но вместо этого я отвечаю ей:
— Я знаю, что ты ненавидишь меня, но не дай своим чувствам одурачить тебя.
Она поднимает голову.
— Давай я принесу чистой воды, — говорю я прежде, чем она отвечает.
Ее взгляд медленно перемещается к стоящему рядом ведру.
— Вообще, это бы помогло. Держи. — Она передает ведро мне. — Только не выливай его около питьевой воды.
Ведро тяжелое, и ручка впивается в мои пальцы, но я тороплюсь уйти, радуясь, что могу помогать, не прикасаясь к раненым.
Я таскаю воду все утро. Как только люди увидели, что я делаю, ведра стали появляться словно из ниоткуда. Я выливаю пахучее, коричневатое, липкое на солнечной стороне холма, тороплюсь к воде и все равно не успеваю поменять все ведра, хотя двигаюсь так быстро, как только могу. К моменту, когда последняя рана промыта, зашита и перевязана, мои колени и руки горят огнем, и я не чувствую своих пальцев.
Я падаю у стены и закрываю глаза, пытаюсь расслабить руки, сведенные судорогой.
— Ваше высочество.
Я смотрю вверх. Косме стоит надо мной, держа в руках флягу с водой и тарелку пареной форели с зеленью. Мой рот наполняет слюна.
— Ты весь день ничего не ела, — говорит Косме.
— Спасибо, — отвечаю я, поднимаясь.
Она поворачивается, чтобы уйти, но почему-то медлит. Обернувшись ко мне, она вдруг говорит:
— Я не ненавижу тебя.
Я не знаю, что ей ответить, поэтому просто киваю в знак того, что услышала ее.
Вечером того же дня я сижу в своей хижине, скрестив ноги и положив на них «Откровение» Гомера. На этот раз я погружаюсь глубже, изучаю текст предложение за предложением, как будто я в классе магистра Джеральдо и пробираюсь через Священный текст.
Моя свеча сгорела наполовину к тому моменту, как приходит Умберто. Он улыбается мне, прежде чем расстелить свой спальник у порога.
— Я думала, ты захочешь провести вечер со своим кузеном, — говорю я, довольная, что он пришел.
— У меня будет масса времени поболтать с ним потом, и ему нужен отдых. — Он садится и снимает ботинки. — Снова изучаешь «Откровение»?
— Да. — Я расправляю плечи, пытаясь снять накопившееся напряжение. — Я надеюсь найти какой-то ключ.
Он перебирается на мой спальник и садится рядом со мной. Затем смотрит на мое лицо.
— Ты имеешь в виду… это… я хочу сказать…
Я не понимаю, почему он так взволнован.
— Умберто?
— Твои глаза, — он мотает головой. — Они что-то творят со мной.
Мои щеки заливает краска, но, к счастью, мне не надо отвечать ему, потому что он говорит:
— Я хотел сказать, что ты выглядишь напуганной.
Я изумленно смотрю на него.
— Конечно, я напугана. Вообще-то меня похитили, помнишь? Протащили через пустыню из-за призрачной надежды на то, что я могу вас спасти. Но я действительно хочу помочь, несмотря ни на что. Хотя я не знаю как. В Оровалле был еще один Носитель. Лучник Хицедар. Он убил тридцать два человека, включая анимага. Моя страна была спасена тогда. За всю свою жизнь я убила одного человека, и это было в битве, и я не знала, что делаю…
— Что? Ты убила кого-то?
— Да. И я не собираюсь это обсуждать. Я хочу сказать, что я не воин. Я не могу даже представить себе, как я могу спасти вас. — Я прячу лицо в ладонях. — Хицедар был счастливчиком. Он завершил свое Служение. Но ведь многие своих не завершили. И многие из них погибли. А я не хочу умирать, Умберто.
Я смотрю на него, пытаясь не заплакать. Он обнимает меня и прижимает к груди.
— Я тоже не хочу, чтобы ты умирала. — Он поглаживает меня по спине, и я позволяю слезам литься. — Ты храбрее, чем сама думаешь о себе, принцесса. И я думаю, что ты поможешь нам. Я верю в это.
— Откуда ты знаешь? — реву я в его рубашку.
— Ты слышала о Дамиане, пастухе?
— Нет, — отвечаю я, хотя имя кажется мне знакомым.
— Это мой прапрадедушка. Он был Носителем.
Потрясенная, я смотрю на него и вспоминаю, откуда я знаю это имя.
— Я видела это имя. Оно в списке Носителей, который хранится в монастыре Бризадульче.
Его улыбка становится гордой.
— Дамиан был трудолюбивым. Он жил в деревне во многих днях пути отсюда, ближе к границе с Инвьернами. Он часто оставался со своими овцами по ночам. С людьми он не чувствовал себя комфортно, понимаешь. Однажды он набрел на небольшой оазис, такое влажное пятно, в долине, где было много тени и травы для пастбища. Еще там был источник воды, и это место было идеальным для того, чтобы построить там деревню. И он начал копать колодец в этом оазисе, в одиночку. Он восторженно рассказал об этом своей жене. Думаю, это было оправданием, чтобы проводить много времени вдали от дома, она была сварливая женщина. Но он так и не закончил.
— Что случилось?
— Он вырыл глубокую яму, почти в человеческий рост, но так и не увидел ни капли воды. А потом овца свалилась в овраг и запуталась в терновнике, и Дамиан полез ее освобождать, но поскользнулся сам и погиб.
— Я думала, это будет вдохновляющая история.
Он улыбается.
— Еще не конец! Про его колодец забыли, там выросло мескитовое дерево. Почти через двадцать лет большой разведотряд Инвьернов проходил через ту долину, возглавляемый анимагом. Мужчины из деревни Дамиана выстроились на холме с копьями и луками, их было немногим больше противника. Но анимаг послал в них огненный шар, и они загорелись. Жители деревни уже собрались бежать, когда анимаг внезапно исчез. Сначала они подумали, что это какая-то новая магия, которую они не видели прежде, но вдруг противник запаниковал. Мужчины взяли преимущество в свои руки и победили отряд. — Умберто приближает свое лицо к моему, и его глаза воодушевленно блестят. — Позже они увидели, что анимаг упал в колодец Дамиана и сломал шею.
Я хмурюсь.
— То есть ты хочешь сказать, что Служение Дамиана заключалось в том, чтобы вырыть колодец? Даже часть колодца?
Могло ли такое быть? Могло ли быть Служением что-то настолько незначительное?
Умберто пожимает плечами.
— Потом они пришли к вдове Дамиана и рассказали ей, какую роль ее давно почивший муж сыграл в этой истории. Тогда она сказала, что подозревала, что случилось нечто важное, потому что его Божественный камень, который она хранила со дня его смерти, треснул ровно посередине.
