что он сегодня лишний на корабле. Только уже в полдень, когда снова подсекли мину, на юте появился лейтенант Рева.
— Приготовиться, Антонов, сейчас идем с вами на шлюпке. Действуйте спокойно, разумно, так, как вас учили.
Шлюпка лихо отвалила от борта и ходко пошла к мине. Море лежало спокойное, и на гладкой поверхности его, как на отутюженной форменке матроса, не было ни одной складки. Когда до мины оставалось несколько метров, Антонов услышал, словно в тумане, глухой голос лейтенанта.
— Командуйте!
— Есть командовать! — отрепетовал[22] Антонов, поправляя бескозырку. От волнения щеки у него горели.
— Левая табань! — скомандовал Антонов, и гребцы развернули шлюпку кормой. Он делал все, что нужно было: снял руль, заспинную доску, положил на корму плетеный мат — вдруг шлюпка навалит на мину.
Шлюпка медленно приближалась к мине. Вытянув руки вперед, Антонов, не мигая, смотрел на нее. Сейчас он видел только ее одну — заросшую водорослями и буграми ракушек. Антонов тут же сосчитал: один, два, три… пять рогов — стало быть, это не наша, а немецкая. Мягко коснувшись корпуса мины, он легко повернул ее и схватился за скользкий рым.
— Патрон! — отрывисто произнес Антонов, отводя руку назад, и тотчас почувствовал в своей ладони жесткий прямоугольник заряда.
Роль подручного минера исполнял лейтенант Рева.
— Есть фитиль! — репетовал он, и на косом срезе шнура вспыхнула струйка огня.
Казалось, все шло гладко. Лишь изредка Антонов слышал за спиной сдержанный голос, почти шепот, лейтенанта: «Осторожнее!», «Не торопитесь!»
Потрескивал фитиль, поднимался над миной белесый дымок, когда Антонов радостно выдохнул: «Обе на воду!»
Потом «сушили весла», ждали, лежа на днище шлюпки, взрыва мины и через несколько минут подошли к борту тральщика.
Когда Антонов по шторм-трапу поднимался вслед за лейтенантом на корабль, у него был такой вид, словно ему, как адмиралу, сыграют сейчас захождение и выстроят почетный караул.
Но караула и музыки не было. Вытирая ветошью руки, подошел мичман Рябец, вопросительно поглядывая на лейтенанта. Антонов остановился, ожидая оценки своей работы. Теперь, после того как мина была взорвана и волнение осталось позади, Антонову уже казалось, что лейтенант Рева был слишком осторожен и чуть ли не трусил, когда шлюпка подошла к мине. Самодовольство сочилось из Антонова, как из мокрой швабры вода.
— Можно допустить к самостоятельной работе! — медленно, поправляя манжеты, сказал лейтенант встречавшему их Рябцу.
— Действовали вы правильно, — уже обращаясь к Антонову, продолжал лейтенант, — но небрежно, неосторожно. Надо с уважением относиться к мине. Она никаких вольностей и ошибок не прощает.
Нельзя сказать, чтобы Антонову понравилась такая оценка. Он покраснел и растерянно посмотрел на мичмана. Но и мичман не утешил его. Он снисходительно улыбался, и это как-то отрезвило Антонова. Взгляд мичмана как бы говорил: «Ну что же вы хотите от человека, впервые подрывавшего мину».
А вслух мичман Рябец сказал:
— Поздравляю, старшина! А огорчаться нечего. Многих минеров приходилось мне встречать. Одни ходили возле мины очень аккуратно, другие — лихо. А настоящий минер должен обращаться с минами смело и осторожно. Будешь теперь работать самостоятельно — не боги горшки обжигают!
Вечером в кубрике товарищи дружно поздравили Антонова, и он, удовлетворенный, уставший после шумного дня, быстро уснул. Спал крепко и не слышал, как переменился и задул с берега норд-ост, медленно раскачивая корабль.
Утром, когда Антонов вышел на верхнюю палубу, острый, сердитый ветер ударил в лицо. Он звенел в мачтах и надстройках, беспокойно метался по верхней палубе и прохладный, как ручей, забрался под форменную рубаху. Плотные облака стремительно, словно торпедные катера, шли по иссиня-черному небу. Хлопали, как выстрелы автомата, чехлы на шлюпках. Угрюмо поднимались, толкаясь о борт, холодные волны. Но тральщик рано утром снова вышел на минное поле.
Гулко и напряженно работали машины, справа и слева от тральщика в волнах ныряли, как дельфины, красные буи. На первом же галсе затралили мину. Она выскочила из воды взлохмаченная, в брызгах и пене, и тотчас же снова скрылась в волнах. И только потом появилась вновь, приплясывая и покачиваясь далеко за кормой.
— Гребцов на шлюпку! — раскатисто гаркнул боцман и подошел к Антонову.
— Штормом попахивает, старшина! Хотя барометр пока стоит!
Но Антонов ничего не ответил. Он наблюдал, как резво садились в шлюпку матросы. Гребцами всегда отбирали самых дисциплинированных, сильных и ловких. Рысью направился в шлюпку и сигнальщик Балашев. Антонов понимал, что без сигнальщика шлюпка отойти не может. И все же то, что Балашев идет вместе с ним в море, его неприятно поразило.
Антонов вспомнил день, когда он впервые встретился с Балашевым. На тральщике шла тогда приборка, и не успел Антонов сойти со сходни на палубу, как мимо него с дурашливым смехом и криком «полундра» пробежал стройный чернявый матрос. Он тащил за собой мокрую швабру и измазал начищенные до блеска ботинки Антонова.
— Надо же, ноги расставил! — проговорил матрос и остановился на почтительном расстоянии. Антонов собрался уже достойно ответить, но в это время появился дежурный офицер, и Антонову ничего не оставалось, как доложить о прибытии на корабль.
Через несколько дней Антонов снова встретился с этим матросом, но уже при других обстоятельствах. На корабельном комсомольском собрании шел крепкий разговор о сигнальщике Сергее Балашеве. Антонов узнал в нем того самого стройного чернявого матроса. На дворе стоял тогда март, самый капризный месяц на Черном море. Сигнальщики по-прежнему, заступая на ночную вахту, кутались в тулуп. А в тулупе и тепло и дремотно, и ришлось береговому посту несколько раз повторять позывные корабля. Выступил на собрании и Антонов. Он сказал, что не солидно комсомольцу на вахте бабочек ловить.
Садясь на место, Антонов отчетливо услышал злой голос Балашева:
— Надо же, без году неделя на корабле, а уже поучает. Посмотрим, как ты мины будешь тралить…
Об этом вспомнил и сейчас же позабыл Антонов. В море блуждала подсеченная мина, матросы и подручный минер в готовности сидели в шлюпке. Антонов еще раз проверил на поясе нож и в кармане спички.
Когда шлюпка отошла от корабля, снова налетел шквалистый ветер. Он защелкал ленточками бескозырок, бросил в лицо соленые брызги. И, как всегда, на волне Антонов почувствовал легкость и неустойчивость шлюпки. Но со шлюпкой Антонов управляться умел.
Тупо ударяясь носом о жесткую волну, шлюпка подходила к мине. Сегодня на море все выглядело иначе. Мина все время была в движении, она то появлялась на тугом гребне волны, вся обнажаясь, огромная и могучая, то словно тонула в распадке волн, и только черные рога ее выглядывали из белой пены. Антонов прикидывал, откуда
