краю сознания.
Они делают вид, будто Фрэнк требует чего-то невероятного, но я заметила: обычные люди всегда носят паспорта с собой. Их документы не спрятаны у родителей.
Я встаю, чтобы одеться, и вдруг меня осеняет:
— Если папа не хочет отдавать ему паспорт, надо просто купить Фрэнку новый, на другую фамилию. Тогда он будет свободен, и никакой связи с нами…
— Это не так просто. — Кьяра колеблется.
— Ерунда, — машу я рукой.
Мы так часто меняем имена и судьбы, что это кажется мне естественным ходом вещей.
— Все не так просто. Помнишь Нашу Подругу из Бразилии?
Я киваю. Женщина, с которой мы встречались в аэропорту Франкфурта, когда мне было девять. Источник новых документов.
— Знаешь, что она тогда сказала маме? Куда делись деньги? — Я смутно вспоминаю, что контакт Нашей Подруги провалился и ей понадобились деньги, чтобы подкупить кого-то еще. — Ее контакт в посольстве, — продолжает Кьяра, — регистрировал наши паспорта, чтобы они выглядели реальными. Хороший был человек. Мама с папой встречались с ним в Бразилии. Еще до твоего рождения… — Она колеблется.
— Рассказывай.
— Кто-то узнал, чем он занимается, проник в его квартиру в Рио, украл все деньги, в том числе и наши, и избил до смерти. Потом они нашли Нашу Подругу и тоже избили в качестве предупреждения. Ты спрашивала, почему она хромает. Вот поэтому.
Я молчу. По коже бегут мурашки. Я представляю, как эти люди, жестокие и лишенные эмоций, придут за нами.
— Каждый раз это связано с большим риском. Это не игрушки, Бхаджан.
Глава 23
Вирджиния, 13 лет
Фрэнк!
Ты в порядке? Прости, что так долго не писала…
Я никак не думала, что настолько полюблю писать эти письма и даже стану в них нуждаться. Переписка началась, потому что я надеялась удержать Фрэнка, чтобы он не отдалялся от нас. Но в результате она превратилась в единственную возможность быть честной. Сидя на террасе, я крепко сжимаю ручку, пытаясь написать правду (хотя мне запрещают это делать), предостеречь его, рассказать, что происходит.
Его исключат из колледжа. Он просто еще не знает об этом.
Один из студентов рассказал главному раввину, что Фрэнк уехал из общежития, живет с женщиной и работает в ночном клубе, то есть нарушает целых два правила. Я хотела бы провести пару минут наедине с этим парнем, который настучал на моего брата просто потому, что завидовал жизни за пределами колледжа.
Правда кажется слишком тяжелой. Я откладываю ручку и прислоняюсь к перилам, вытянув ноги вдоль светлых досок. Разумеется, стульев на террасе нет. Я слышу тихий звук, оглядываюсь и вижу Тигру, который идет ко мне, неуклюже ставя крупные лапы. Я невольно улыбаюсь. Увидев бездомного котенка под дождем, я сразу в него влюбилась. Многие годы мне покупали мягкие игрушки, чтобы компенсировать отсутствие домашнего животного, и серо-белое тельце Тигры, такое мягкое и маленькое, кажется лучшим, что я трогала в жизни. Я беру его на руки и чувствую, как он мурлычет.
Из дома доносятся громкие голоса. Я хмурюсь. Мама снова начала разговаривать с папой днем, а не по ночам, когда темнота, слезы и ложная надежда на то, что я не слышу, придают ей мужества.
Когда я открываю дверь, вижу, что она держит телефонную трубку:
— Фрэнк! Наконец-то! После стольких месяцев молчания.
Папа, облаченный в халат, вполголоса объясняет маме, что говорить. Судя по заплаканным глазам и красным щекам, она отклоняется от сценария.
— Можно мне с ним поговорить? — слишком громко спрашиваю я.
Мама жестом отгоняет меня, смахивая слезы.
— Нет, — говорит папа, — дай ей трубку. Он угрожает семье. На Бхаджан это скажется сильнее всего. Пусть он поймет, что творит.
Я слышу, как Фрэнк кричит. Мама не может решиться и заслоняет от меня телефон. Но я понимаю, что у меня есть шанс, обхожу ее и хватаю трубку.
— …паспорт! Мне нужен любой документ…
— Это я. — Мне удается прервать его крик.
— Бхаджан, не позволяй им впутать в это еще и тебя. Отдай маме трубку.
Я сжимаю телефон еще крепче. Я упрямая.
— Нет, я хочу с тобой поговорить.
Он тяжело вздыхает, но я слышу в этом вздохе злость. Папа прогоняет маму:
— Пусть поговорят, она его всегда успокаивала.
Мама неохотно уходит за папой в гостиную.
— Что происходит? — встревоженно спрашиваю я у Фрэнка.
— Они портят мне жизнь. Отказываются дать любой документ и не прикрывают меня перед раввином. Меня выгнали из университета, я зря учился. Мне приходится работать в ночном клубе. Папа прекратил посылать мне деньги, а они платят налом, в черную. У меня нет… — Он замолкает. — Ладно, тебя это не касается.
— Касается! Мне надоело это слышать. Никто мне ничего не рассказывает, а я тоже здесь живу! И я тоже часть семьи, и я хочу… — Я замолкаю, не в силах описать словами огонь, который горит у меня в груди.
— Ты хочешь все исправить, — спокойно говорит Фрэнк.
— Разумеется!
— Нашу семью невозможно исправить. Она нефункциональна.
Последние остатки позитивного настроя пропадают. Он знает меня настолько хорошо, что чувствует за много миль.
— Слушай…
Я как будто вижу, как он потирает лоб.
— …может, все еще будет хорошо. Может, все наладится.
— Прекрати, я не ребенок! — рявкаю я к собственному удивлению.
— Ладно. Тогда не оставайся в зоне стихийного бедствия.
Я смотрю в пол, пытаясь собраться с мыслями.
— Бхаджан, с тобой точно все будет хорошо. Ты сильнее нас всех.
— Я? — Мне пришлось расти среди постоянно воюющих людей, и мысль о том, что я их сильнее, не умещается у меня в голове.
— Конечно. — Он говорит так, будто это очевидно. — Ты — всегда ты, под любым именем.
Страх ледяной рукой касается моего сердца:
— Ты ведь не уйдешь?
Он глубоко вздыхает и ничего не отвечает.
Глава 24
Вирджиния, 13 лет
Мы едем на папином «корвете» с опущенным верхом, я раскинула руки в стороны, чтобы ловить ветер, на меня летят тени от высоких деревьев. Я обожаю эти воскресные приключения, когда у нас нет никаких планов. Есть только мы, дорога, целый день и иногда большая часть ночи. Мы открываем для себя маленькие городки Вирджинии, стоящие на бурных реках, их старомодные магазины, фонтаны, местных артистов, поля сражения и приморские парки развлечений. Как и всегда, мы — идеальные попутчики. Смеемся и летим вперед, раскинув руки и обнимая жизнь.
Таков мой мир: сегодня — невыразимое напряжение дома и отец, готовый сорваться на крик, а завтра — снова идеальная семья. Вернее, половина
