побелели. Он проклинал все на свете за то, что сейчас вершится.
— Вам нельзя умирать, дитя мое, — пытался образумить девочку Клепий и присел на одно из колен, обратившись к этому миловидному дитю. Ни что, не стоит ваших жизней.
Девочка в упор смотрела своими голубыми ясными глазами на незнакомого бритоголового дядьку и не понимала совершенно причины его прихода в этих святилища.
— Нельзя дяденька, — она аккуратно положила свою маленькую ладонь на здоровенное колено незнакомца. Мы были рождены в этот грешный мир по ошибке, и должны вернуться к нашей настоящей матушки.
— Ибо настоящая мать у нас одна, — поддакнул мальчишеский голос из толпы.
Клепий отвернулся от девочки. У него не было время, чтобы образумить всех этих заплутавших в сетях лжи чад. Но он знал, что жертвоприношение не допустимо, и не только из-за этических норм и соображений, но и потому, что эта жертва откроет местоположение тела Фахтаче. Если Велисарий воскресит ее, то Тьма наступит на горло всему Делиону. Этого допустить было нельзя.
— Давай, милая моя, я отведу тебя к хорошим людям, они тебя будут кормить и заботиться о тебе, как о своей дочери, — Клепий не оставлял надежд, образумить девочку. Я отдам все свое богатство, чтобы ты ушла сюда вместе со своими друзьями.
Девочка потупила взгляд. Страж надеялся, что сказанное им наконец-то перевесит всю ту ложь, которой ее пичкали поклонники Фахтаче.
— Дяденька, я буду служить только своей матушки и ее всеогню, — девочка улыбнулась самой искренней и улыбкой и это стало для Клепия самым страшным сигналом в его жизни.
Стражи меньше обычных людей подвержены человеческим эмоциям. Но в тот момент Клепий горько заплакал, и зарыдав навзрыд поднялся с колен. Он занес свой меч, но не смел посмотреть в эти добрые детские глаза…
Глава восьмая. Гора Шармат.
Камень был холодным, но это не помешало Клепию облокотиться к нему спиной. Уставший страж приземлился рядом с булыжником, держась за свои переломанные ребра. Дышать ему было по-прежнему больно, трудный подъем на гору сопровождался превосходством Клепия над усталостью и болью. Двигался он к горе Шармат каждый день, практически без остановок, мог уделять в один день лишь несколько часов на сон. Привалы он делал редко, чтобы перекусить своими съестными припасами, либо помассировать ноги, изобилующие кровавыми мозолями. Страж и не помнил, когда последний раз он двигался такими темпами и без остановок. Каждая минута была на счету и поэтому он старался не терять драгоценного времени.
Усевшись, он почувствовал, как в его пятую точку впиваются десятки мелких камней — постоянная атрибутика здешних мест. Будь Клепий менее уставшим, он бы подстелил под себя свой же плащ, однако он решил отдохнуть и перекусить, не задерживаясь здесь и вновь тронуться в путь к вершине. Плащ покоился позади его спины, он цеплялся своими крючками к наплечникам, которые покрывались кольчугой. Потертый, в некоторых местах изорванный, от него пахло вонью канализации Ноблоса, но все же этот белоснежный символ колеса на черном фоне даже и не думал тускнеть.
" Да простят мои боги, что я сам тускнею день за днем, будто бы свеча, готовая превратиться в огарок."
Клепий сильно устал. Его поход, начиная от Зловонных топей был проверкой на его веру в собственные идеалы. Проверка это была с большими помарками, иногда он попросту терял веру во всех богов, за что проклинал и себя, и их. Двенадцатиконечное колесо на его плаще — символ Двенадцати богов, каждая из спиц — оконечностей колеса олицетворяла собой божество, чьи силы и воззрения не пересекаются с другими богами. Пантеон был свято чтим в Империи, но за ее пределами этот плащ превращался в обычную побрякушку.
" Осталось преодолеть последний подъем. Но что мне делать потом?"
Развязывая свой походный узелок с пищей Клепий задумался над тем, что будет делать после того, как отыщет печать. Что же он с ней будет делать?
" Я так и не узнал личность Велисария. Даже если я и отыщу печать и отправлюсь вместе с ней в Обитель, что мешает темникам поджидать меня в цитадели стражей?"
Погоня за печатью зашла слишком далеко. А эта печать была лишь одной из шести потерянных. Такое ощущение, что за ней одной гонятся все силы Тьмы, дабы воскресить свое почитаемое божество. Воскрешение одного божества — Фахтаче, он уже помешал, но это лишь малая доля, в среде того, что происходит в Делионе. Культисты Огненной богини так и не нашли ее тело, а вся их задумка насчет воскрешения провалилась. Он вспомнил, как тяжело ему давались эти удары мечом и вздрогнул от своих же собственных воспоминаний. С тех пор, как он каждого ребенка лишил жизни он не мог сомкнуть и глаза. Не проходило и ночи, чтобы он не пробуждался от кошмара и не вскрикивал во сне. Лица детей, которых он собственноручно убил свои зачарованным оружием до сих пор стояли перед его глазами. И он готов был поклясться, теперь каждое его сновидение будет полниться криками этим убитых детей.
" В жизни иногда приходится делать тяжкий выбор. Боги не ведают этого, что иногда людям суждено выбирать один вариант — из двух неправильных. Был бы у меня другой выход, поступил бы по-иному."
Нет, он не желал оправданию этого поступка, совершенного в Огненной Пляске. После этого, у него часто появлялась мысль свести счеты с жизнью, но его цель была в приоритете. Он положил на чашу весов жертву собственноручных детей, где на другой чаше весов был весь остальной Делион.
Все та тяжкая ноша, которую он таскал в своей душе была совершена ради этой злополучно печати. И теперь он не знает, если она будет в его руках, куда ему двигаться дальше. Уничтожить ее — увы нельзя. Есть только один человек, который сможет сделать этого. Его названный племянник сейчас находится за десятками тысяч стадий отсюда и даже не подозревает, что ему предстоит пережить в ближайшем будущем.
" Интересно, как ты там? Надеюсь, что я еще смогу увидеть твое лицо, Флавиан. Надеюсь я смогу увидеть твою мать."
Любовь к ней стала причиной того, что новорожденного мальчика подселили именно к ней. Однако Клепий не решился называться для мальчика отчимом, а стал его дядей.
" Дядя Клепий. Интересно, являюсь ли я для кого-нибудь настоящим дядей?"
Страж не ведал своей родни, да скорее всего ее у него и не было.
Кусок не шел в горло. Аппетита не было совершенно. Однако Клепий решил пересилить себя и прожевать
