притворяется.
— Ну и как же?
— Судить будут. Судаков-то вовсе не Судаков. Это знаете кто? Брагин! Помещик Брагин. На Степку он показал, будто Степка игумена убил. Пытал, где церковное золото спрятано.
— Вот так дела! Слышишь, мать?
— Ой, страх-то какой! Господи боже! — воскликнула Фекла.
— Ну? — торопил Трофим Стародубцева.
— Правда, он будто бы сам не видел этого, а знает со слов Степки. Если суд не установит за Степкой убийства, его осудят за участие в хищении церковных ценностей.
— Вот шайка собралась! — сказал Трофим, довольный тем, что мошенников нашли. — Построже бы их судить надо.
— Это уж от суда зависит. Как суду революционная совесть подскажет. Суд — карающий меч революции, — многозначительно произнес Стародубцев.
— А где же ценности? — спросил Пантушка.
— Кто их знает! — Стародубцев взялся за велосипед. — Будьте здоровы!
* * *
Показательный суд состоялся в один из воскресных дней в начале августа, когда рожь с полей была уже убрана и шла жатва яровых.
На базарной площади села Успенского, напротив церкви, в тени берез был поставлен стол, накрытый кумачом. Шагах в пяти перед столом — скамейки для подсудимых. На березе висел истрепанный ветром кусок старых обоев, на котором фиолетовыми чернилами было написано:
К НАСЕЛЕНИЮ!!!
В воскресенье, 5 августа, в селе Успенском будет показательный революционный суд над преступниками против Советской Республики.
1. Обвиняемый Павел Васильевич Богоявленский (священник отец Павел).
2. Обвиняемый Тимофей Данилович Редькин (лавочник, он же церковный староста).
3. Обвиняемый Степан Саввич Кривов (церковный сторож).
4. Обвиняемый Аполлон Викторович Брагин (бывший дворянин и колчаковец, ярый враг трудового народа).
Вход свободный.
Это объявление написал Стародубцев, приехавший в Успенское накануне суда.
В воскресенье, в полдень, площадь заполнилась народом, и начался суд.
За красным столом уселись судьи. Председатель суда, пожилой человек в старой военной гимнастерке, встал, объявил суд открытым.
— Комендант суда!
— Есть! — бойко ответил Стародубцев, приложив руку к бескозырке. Назначенный на сегодня комендантом суда, он надел кобуру с наганом и саблю, начистил ботинки до блеска, нагладил широкие флотские брюки.
— Комендант суда, — повторил председатель, — удалите свидетелей!
— Есть! Товарищи свидетели! Прошу пройти в школу.
— Приведите подсудимых.
Толпа загудела, заколыхалась, все смотрели в сторону пожарки, откуда красноармейцы вели подсудимых. Между конвойными шагал священник, за ним Тимофей, Степка и Брагин.
Стародубцев велел подсудимым сесть на скамью перед столом, за которым сидели судьи.
Председатель суда раскрыл папку и стал читать:
— «Слушается дело по обвинению священника села Успенское Богоявленского Павла Васильевича, жителей того же села Редькина Тимофея Даниловича и Кривова Степана Саввича, а также Брагина Аполлона Викторовича, человека без определенного места жительства, в том, что они по предварительному сговору похитили из церкви села Успенского нижепоименованные драгоценности, принадлежащие государству и переданные во временное пользование общине верующих. — Председатель перечислил все вещи и продолжал: — Обвиняемые сделали это с целью воспрепятствовать покупке на церковные драгоценности хлеба для раздачи голодающему населению. Обвиняемые Богоявленский, Редькин и Кривов виновными себя признали. Обвиняемый Кривов совершил также убийство игумена Знаменского монастыря Илиодора».
— Неправда! — закричал Степка, вскакивая с места, но подбежавший Стародубцев приказал ему сесть и не нарушать порядок.
Председатель продолжал читать:
— «На предварительном следствии подсудимый Кривов не признал себя виновным в убийстве игумена, но свидетельскими показаниями и обстоятельствами дела он изобличается в совершенном преступлении.
Обвиняемый Брагин, прикрываясь поддельными документами на имя петроградского рабочего Судакова, занимался антисоветской агитацией, призывал народ к невыполнению распоряжений и законов, изданных советским правительством, к убийству представителей власти. Брагин пытался организовать восстание в селе Успенском, используя для этого наиболее отсталую, несознательную часть населения. Во время этого неудавшегося восстания Брагин застрелил комсомольца Александра Макарова. Показания свидетелей, оружие, найденное у Брагина, его сопротивление при аресте — все это изобличает его в совершении указанных преступлений...»
Председатель передохнул, глотнул из кружки воды и посмотрел на подсудимых.
— Подсудимый Богоявленский.
Отец Павел встал.
— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?
— Да, понятно.
— Признаете себя виновным?
В тишине над площадью разнесся густой голос:
— Да, признаю.
И толпа выдохнула одной, общей грудью:
— А-а-а...
— Расскажите суду, как было дело.
Отец Павел рассказал, как он, узнав об изъятии церковных ценностей, утаил часть золотых и серебряных вещей, как ему помогали в этом Тимофей Редькин и Степан Кривов, как потом ночью ценности были отвезены в мужской Знаменский монастырь и отданы игумену Илиодору на хранение.
— Вы утаили ценности с тем, чтобы присвоить? — спросил председатель суда.
— Нет! Корысти не имел.
— Для чего же вы это сделали?
Священник переминался с ноги на ногу, молчал.
— Может быть, вам просто жалко было расстаться с вещами, необходимыми для богослужения?
— Да, да. Это было так, — обрадовался Богоявленский, хватаясь за вопрос председателя, как за спасительное средство. — Верующие любят торжественность богослужения, а без драгоценной утвари торжественности не получится.
— Ответьте на такой вопрос: почему вы хранили оружие?
— Время смутное. Ездить по приходу приходилось не только днем, но и по ночам. Бандиты нападут — надо чем-то защититься.
— По христианской религии убивать нельзя. Как же вы, священник, стали бы стрелять в человека? Выходит, что вы не придерживаетесь христианских заповедей?
Богоявленский молчал.
Председатель продолжал допрос:
— Кто совершил убийство комсомольца Макарова?
— Не ведаю, гражданин судья. Бог видит: в этом я не виновен. Я сознался, в чем был виноват, и не смею просить снисхождения. Знаю, что буду наказан. И отбуду наказание с чистой душой христианина. Я раскаялся перед богом в том, что желал сделать добро прихожанам, но не по моей вине вышло из этого зло.
Площадь загудела от разговоров, выкриков, смеха:
— Ай да поп!
— Как юлит!
— Выкручивается!
Стародубцев заорал во все горло:
— Товарищи! Да тише вы!
— Скажите, подсудимый, какую роль в хищении ценностей играл Брагин?
— Он первый сказал мне об изъятии драгоценностей, советовал заблаговременно подготовиться к этому.
— То есть припрятать наиболее ценное?
— Да.
— Где вы с ним познакомились?
— Он пришел ко мне якобы лудить самовар и передал на словах от игумена Илиодора насчет драгоценностей.
— О восстании был разговор?
— Да. Брагин советовал проповедь прочитать против изъятия драгоценностей.
— Читали?
— Нет.
— Почему?
— Убоялся властей.
—
