сказал Гончаров. – Особенно если лицевую часть полевой сумки делать из красиво выделанной кожи. Тогда они могут стать модными, ну-у, в смысле популярными. И их будут хотеть иметь многие.
– А если украсить передний часть яркий узор или нашить бисер? – задумчиво проговорил галантерейщик. – Тогда их носить богатый женщин, и они хорошо стоить.
– Ну-у, это уже ты сам, батоно Давид, дальше думай, как её удобней переделывать и кому лучше сбывать, – усмехнувшись, заметил Гончаров. – А вот для офицерских чинов лучше было бы на переднюю часть поместить герб Российской империи, такой же примерно, как на драгунских лядунках. Можно выбитый на медной пластине, можно выделанный из хорошей кожи. Глядишь, и военное ведомство задумкой заинтересуется и со временем хороший заказ тебе даст.
– Очень интересный изделий, «офицерский полевой сумка», – медленно по слогам повторил он за Тимофеем. – Я делать её для тебя бесплатно, Тимо, даже за кожа и за работа ничего не взять. Ты прийти через две недели и посмотреть, что получится, может быть, немного это переделывать. По кобура для тебя большой скидка, стоить будет один рубль. Извини, генацвале, хороший кожа, нить и бронзовый пряжка. – Он развёл руками.
– Да-да, батоно Давид. Конечно, какие разговоры, спасибо тебе. – И полез в карман за кошелём.
– Сейчас только половина. – Галантерейщик отложил в сторону два из трёх рублей. – Остальной – как будет готова, с тебя только, как это по-русски правильно, полтинник, – выговорил он медленно, – полрубль.
– Хорошо, генацвале, – с улыбкой согласился Гончаров и протянул ему серебряный кругляш.
Десятого февраля, под утро, Тифлисский гарнизон был поднят по тревоге. Били ротные и полковые барабаны пехоты. Разносились по окрестностям звуки горна русской кавалерии. Солдаты выбегали из мест своего квартирования и выстраивались на площадях в длинные шеренги. Суетились унтеры и обер-офицеры. Начальство более высокого ранга стояло, сбившись кучками, и переговаривалось в ожидании указаний от полковых командиров.
– Чегой-то случилось, ох неспроста это всё! – проговорил озабоченно Ярыгин. – Не зря у меня рубец опосля ужина прямо свербел. Никак вражина на нас идёт, братцы? С того и суету такую учинили.
– Окстись, Стёпка, чего мелешь, – одёрнул его Блохин. – Пережрал, что ли, на ночь? Готовщиком ведь вчера был, опосля ужина кто у нас котёл мыл? Ты и мыл, а там хорошо эдак оставалось. Пережрал, вот и свербело, видать, с того.
– Да не-ет, у него это на непогоду, наверное, – предположил Чанов. – Рубец-то у Рыжего ещё свежий, чуткий, а вишь как за ночь снегу намело. Прямо как у нас в России его нападало.
Четвёртый час уже стояли войска в ожидании приказа. Снег сменился дождём, серые шинели под ним почернели и стали тяжёлыми. Солдаты переминались и легонько притопывали на месте. Господа офицеры позволяли себе немного пройтись вдоль строя рот и батальонов, делая вид, что осматривают своих людей.
– Идут, идут! – пронеслось по шеренгам, и все замерли на своих местах.
– Полк, смирно! – рявкнул майор Кетлер. – Господин подполковник, Нарвский драгунский полк по вашему приказанию построен. В строю шестьсот двадцать человек, в караулах и разъездах тридцать два…
– Вольно! – прервал его Подлуцкий. – Командиры эскадронов, ко мне!
Из строя выскочило четверо офицеров, и, подойдя к полковому командиру, каждый из них представился. Тот им что-то кратко объяснил и, козырнув, отошёл. Коноводы подвели к подполковнику его коня, и Подлуцкий, вскочив в седло, унёсся со штаб-трубачом и адъютантом прочь.
– Первый эскадрон, направо! Прямо, шагом марш! – скомандовал Самохваловский.
– Второй эскадрон, правое плечо! – крикнул Огнев. – Прямо! Шире шаг!
Уже к обеду весь Тифлис знал: турки совершили неожиданное нападение на русскую крепость Редут-Кале, что была выстроена ещё в 1804 году в прибрежной полосе Мингрелии. Её гарнизон вступил в бой с превосходящими силами противника и отбросил от стен неприятеля. Более пока никаких известий не было.
Из Тифлиса по западной дороге вышел отряд под общим командованием генерала Рыкгофа. Длинной, растянутой колонной следовал Белевский мушкетёрский полк и батальон из девятого егерского. Авангардом перед колонной шли три сотни казаков.
Через неделю всё полностью прояснилось, и уже в солдатских артелях рассказывали в красках драматичную картину сражения.
В стоящей в семнадцати верстах турецкой крепости Поти скопились большие силы неприятеля. Командующий ими османский паша решил воспользоваться удобным случаем и ударить по русским, уверенный в их неготовности к большому сражению. В ночь на седьмое февраля он тайно вывел свои войска из Поти, и под покровом темноты по дремучему лесу они подкрались к редуту. По команде турки ринулись на валы с такой стремительностью, что только лишь один часовой успел дать сигнальный выстрел. Ударили тревогу, и дежурный караул встретил врага у самых крепостных ворот. Будучи опрокинутым огромной массой противника, ему пришлось отступить к казармам, где и продолжился бой. Турки, окружив казармы, начали стрелять в их окна и двери и даже попробовали было ворваться внутрь. Русские были застигнуты врасплох, но защищались отчаянно. Пока одни бились всем, что только попало им под руку, другие успели схватиться за ружья и штыками начали оттеснять врага, уже было вломившегося в казармы. Жесточайшая схватка завязалась внутри укрепления. Его комендант майор Лыкошин получил два сабельных удара в голову, и командование принял на себя капитан Денисьев. Ожесточение доходило до того, что три турецких знамени несколько раз переходили из рук в руки, пока окончательно не были отбиты русскими. К семи часам утра, после пятичасового боя, неприятель был опрокинут повсюду и штыками выброшен прочь из укрепления. Но это ещё не был конец сражения. Перестроившись в лесу, турки дважды бросались на редут и оба раза были отбиты с огромным для них уроном. Наконец ободрившись, под барабанный бой, гарнизон сам перешёл в наступление и, обратив противника в бегство, преследовал его по лесу несколько вёрст, пока не увидел спешившие ему на подмогу новые силы из Поти.
– Успех сражения достался нам, братцы, дорогой ценой, – рассказывал более сведущий Гончаров. – Из трёх рот Белевского полка было убито и ранено четверо офицеров и 145 нижних чинов. Турки же лишились четырёх знамён и оставили на поле боя сотни своих трупов. Лазарет, цейхгаузы[14], солены́е и провиантские магазины, офицерские флигели – словом, всё, что находилось вне стен редута, было сожжено дотла. Вместе с лазаретом сгорели и находившиеся в нём тяжелобольные нижние чины, те, которые не были в состоянии покинуть помещения.
– Ужас! Спаси господи души страдальцев! – сопереживали и крестились слушавшие драгуны. – Что же теперь? Поход?
– Эскадронный командир говорит, что командующий повелел тем силам, которые в Тифлисе квартируются, с места пока не трогаться, – пояснил Тимофей. – А вот тем, что у
