от престола в пользу своего сына Резы Пехлеви. В 1943-м родилась актриса Тьюсдей Уэлд, ровно через год после нее – композитор Барри Каннингем и в тот же самый день двести бомбардировщиков Halifax атаковали нефтяные базы в Гамбурге. В 1945 году, после капитуляции императора Хирохито – “сына солнца”, американские войска высадились в Японии, а ровно год спустя, в Исландии, автомобиль впервые преодолел горную дорогу через Сńглуфьордовский перевал – ее расчищали и выравнивали одиннадцать лет. В этот день в 1951 году в здании Национального музея Исландии официально открылись выставочные залы Национальной художественной галереи, в 1952 году Эмиль Затопек стал победителем двенадцатого олимпийского марафона с результатом 2:23:03.2, в 1955-м вышла первая “Книга рекордов Гиннесса”, а в 1957-м американцы провели экспериментальный взрыв водородной бомбы в пустыне Невады.
В 1958 году они взорвали бомбу уже в Южной Атлантике, а Советский Союз в этот же день запустил ракету Р-5А с двумя собаками на борту. Спустя ровно два года Анита Лонсбро установила мировой рекорд по плаванию на дистанции двести метров брассом – 2:49.5.
В 1961-м в этот день на телешоу “What’s my Line?” в качестве секретного гостя был приглашен Френсис “говорящий мул”».
* * *
– Ну и к чему все это?
– А к тому, что ничто из вышеперечисленного не шло ни в какое сравнение с чудом, которое свершилось в этот день 1962 года, в пять минут двенадцатого, на кухне подвальной квартирки дома 10а по улице Ингольфсстрайти. Тогда родился я! Позже в тот же день Советы взорвали на Новой Земле атомную бомбу в четыре тысячи килотонн, а американцы запустили «Маринер-2», долетевший до самой Венеры. Я бы назвал это неплохим предзнаменованием.
19
«Время уже подходило к одиннадцати утра, когда Лео расплавил солнечный крестик вместе с пломбой из зуба Храпна В. Он залил золото в форму и ждал, когда оно остынет.
Финальная битва с марочным оборотнем произошла на вершине водного резервуара. Холодный ветер дыбил шерсть на чудовище, чей силуэт вырисовывался на фоне луны, урывками проглядывавшей из-за туч. Мой отец держался на безопасном расстоянии. Храпн стоял на самом краю и угрожающе раскачивался, так что лунный свет то слепил, то не слепил Лео. Волчина явно задумал сбросить его вниз, чтобы гравитация и камни размозжили в нем каждую косточку. И Храпн прыгнул!
Но Лео Лёве молниеносно присел, и вервольф, перелетев через него, с глухим звуком бухнулся на спину. Зверюга взвыл от боли, а затем какое-то время лежал неподвижно – естественно, в надежде, что противник совершит ошибку и решит проверить, жив ли он, и тогда бы он разодрал его на части.
Когда стало ясно, что этого не произойдет, Храпн тяжело перевернулся на живот и устало поднялся.
Мой отец стоял, крепко расставив ноги и держа пистолет прямо перед собой – в идеальной стрелковой позе, готовый без колебаний поразить оборотня, который приближался к нему медленными шажками.
– Черт бы тебя побрал… – невнятно прорычал Храпн В. Карлссон, его волчий шероховатый язык был больше приспособлен для лакания крови, а не для произнесения слов.
У него опустились лапы:
– Я уже слишком стар для такого…
Отец отступил на шаг и взвел курок, показывая мерзавцу, что у него не дрогнет рука нажать на спусковой крючок. И тогда Храпн рявкнул:
– Да подавись ты этим дерьмом!
Он затолкал себе в пасть большой и указательный пальцы и длинными звериными когтями не моргнув глазом выдрал зуб, который затем швырнул в отца. Тот поймал его на лету.
Ладонь Лео сомкнулась вокруг зуба. Луна скрылась за тучей. Когда она снова осветила место, Храпн В. Карлссон исчез…
Лео сколол с печатки окружавшую ее матрицу. Отполировал кольцо и надел на средний палец правой руки. Скоро его работа будет завершена. Он выглянул в гостиную и разбудил Энтони и Пушкина, которые спали, сидя на стульях. Те поспешно вскочили на ноги и проследовали за ним на кухню. И заняли каждый свое место по разные стороны стола, в то время как Лео отлучился в кладовку и принес оттуда шляпную коробку.
Он поставил ее на стол, снял крышку и принялся разворачивать простынки, одну за другой, все из нежнейшего шелка, струившегося через картонные края, словно живая материя. Осторожно вынув из коробки глиняного ребенка, он положил его на стол. Затем снял с пальца кольцо, произнес несколько хорошо подобранных слов и вдавил печать в глину.
* * *
Родиться – это как под палящим солнцем выйти из лесного озера: одно мгновение твоя кожа будто охвачена огнем, а в следующее – покрывается пупырышками…
* * *
Лео завернул меня, дрожащего младенца, в гагачье пуховое одеяльце, давным-давно приобретенное им для этого момента. Затем склонился надо мной, мурлыча колыбельную. За восемнадцать лет, прошедших с его прибытия в Исландию, он накопил все необходимое для ухода за ребенком. Энтони с Пушкиным разинули рты, наблюдая, как из ящиков и шкафов появлялись ползунки всех цветов и оттенков, подгузники и рукавички для купания, трусики и маечки, вертушки и погремушки, бутылочки и соски, кофточки и шапочки, носочки и варежки, плюшевые мишки и куклы, которых хватило бы на целый детский крестовый поход.
Я больше не был дремлющей глиной, я был пурпурно-розовым мальчиком, сосредоточенно покряхтывал и дергал ручками и ножками, пока мой отец надевал на меня подгузник, мягкую хлопчатую распашонку и небесно-голубые, с лилиями, ползунки.
Энтони выскользнул в прихожую, вернулся оттуда с небольшой книжкой в руках и положил ее у меня в ногах:
– Ведь по обычаю нужно ребенку что-то подарить, верно?
Это была брошюра “Исландцы на других планетах”, написанная Гвýдмундом Дáвидссоном. Пушкин пошарил у себя в кармане, вытащил отмычку и положил ее в мою ладошку:
– Может пригодиться…
А еще один подарок доставил почтальон: во дворе проблеяла коза, пара форменно обутых ног проследовала мимо кухонного окна, и минуту спустя что-то упало в почтовый ящик на входной двери. Это было письмо, которому потребовалось более четырех лет, чтобы преодолеть пятиминутное расстояние между кварталом Квóсин и улицей Ингольфсстрайти.
* * *
Рейкьявик, 5 марта 1958 г.
Уважаемый посетитель бассейна Лёве!
Прежде всего, мне хотелось бы извиниться за то, что ты вынужден читать это письмо. Я не умею красиво писать, да и повод для письма скорее неприятный – я все это понимаю. Мы с тобой в общем-то незнакомы, хотя между нами иногда и случались приятные беседы, когда ты приходил в бассейн, где я работал. Не многие это
