обеими руками за его горло, моя ладонь скользит по его щеке, и вдруг кожа его лица начинает сморщиваться, собираться в складки и сползать, и я с ужасом понимаю, что это была всего лишь маска. И тут на меня сыпятся черные стружки волос, и я вскрикиваю, потому что вижу Валери. Она не похожа на себя, но я точно знаю, что это она. «Кирилл, – говорит она. – Я сделала это только ради нашей любви». «Где дочь?! – кричу я иступленно. – Где моя дочь?!.» Но Валери смеется, и мы оба срываемся и с нарастающей скоростью летим в бездну…
– Кирилл! Кирилл!!
Я проснулся от того, что Гриша яростно тряс меня за плечо.
– Ну-ка, быстро, быстро вылезай! – сказал он негромко, но взволнованно.
Я вывалился из палатки с такой скоростью, словно в ней начался пожар и, напяливая кроссовки, стал крутить головой во все стороны, не понимая, что произошло.
По-моему, было еще совсем рано, и солнце только-только показалось из-за Меганома. Князев стоял недалеко от нас на пригорке, скрестив руки на груди, как Наполеон, и смотрел на шоссе. Я слышал, как оттуда доносится шум автомобильного мотора, негромкие голоса.
– Что там? – спросил я Гришу.
– Кажется, менты. – Он глянул на меня. – Кроссовки одел? Теперь обвязку!
Я не задавал больше никаких вопросов и стал натягивать на себя страховочную обвязку.
– Сюда идут, – сказал Князев, подходя к нам. – Поторопись.
Гриша подтолкнул меня в спину, и я пошел к стене. Вертикальная веревка, соединяющая подножие горы с вершиной и пропущенная через крючья, так называемые перила, становилась сейчас моим единственным мостом, по которому я мог уйти от преследователей. На стену милиция не поднимется, а стрелять вряд ли станет.
Гриша закрепил на веревке жумар, соединил его карабином с моей обвязкой.
– Пошел! – скомандовал он.
Я сделал первый шаг.
– Гриша! Сюда подойдут Анна и Клим. Передай им, что сам их найду.
– Хорошо. Поднимешься наверх, оттуда траверсом влево, до Шторма. Там жди нас с Князем.
Шторм – так мы называли западный склон Сокола, покрытый гигантскими каменными столбами, напоминающими шипы на теле ящера или застывшее штормящее море. Добраться до этих "волн" мог только альпинист.
Через минуту я оглянулся. Две милицейские машины стояли на шоссе. К подножью шли три человека в форме. Гриша и Князев спрятались в палатках. Нет, подумал я, слишком много случайностей. Так не бывает. Никто не мог знать, что я буду здесь, кроме четверых. И нет ничего хуже, когда начинаешь невольно подозревать всех…
Когда менты подошли к палаткам и, задрав головы, стали наблюдать за мной, я был уже на высоте метров ста. Один из них поднес к губам что-то похожее на цинковое ведро без дна.
– Гражданин Вацура! – крикнул он в рупор. – Немедленно спускайтесь вниз!
– Ага, сейчас, – забормотал я себе под нос, в очередной раз перецепляя жумар выше крюка. – Сейчас залезу наверх и спрыгну прямо в вашу машину… Вместо того, чтобы преступника ловить, вы… к невинному человеку пристали, хотите на нем… пятьдесят тысяч баксов заработать… Хрен вам, а не баксы!
Я безостановочно бормотал всякие ругательства, какие мне приходили в голову – они снимали напряжение, и я пока не сделал ни одной ошибки, которая при моей спешке и без внешней страховки могла стоить жизни.
Когда я уже прошел две трети маршрута, менты устали глазеть на меня. Они сели кружочком у очага, сняли фуражки и, кажется, завели милую беседу с Гришей и Князевым. Я помахал им рукой, но этот жизнерадостный жест вряд ли кто заметил. Внезапно потемнело, вдоль стены поплыли матовые рваные струи тумана. Прямо над моей головой с оглушительным треском разорвалась молния. Море, каменистый берег, шоссе с желтыми "уазами", палатки и люди рядом с ними исчезли в одно мгновение, словно начался вселенский потоп, и их залило серой и мутной водой. Я оказался в середине тучи, и моментально промок до нитки. Это было очень кстати, потому что я не умывался с утра и сильно перегрелся, уползая подальше от грешной земли к небесам.
Из моего рта валил пар, как у загнанного коня, на расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было разглядеть. Серая стена слилась с серой субстанцией, окружившей меня со всех сторон. И вдруг полил настоящий ливень. Грохот падающей и разбивающейся о стену воды сразу заглушил мой дикий хохот. Целые потоки низвергались вниз по стене и свободно падали параллельно ей. С водой скала смывала с себя камни, ветки, песок, все это сыпалось на мою неприкрытую голову и сильно напоминало артобстрел под афганским кишлаком Доши в апреле восемьдесят четвертого, где наш гаубичный дивизион дал залп по своим же позициям. Но тогда я нашел сухую промоину, упал на ее дно, накрыв голову рюкзаком. Сейчас мне негде было спрятаться. Я болтался на веревке, которая, казалось, не прикреплена ни к чему, и висит сама по себе в пространстве, раскачивался под порывами ветра, захлебываясь в потоке воды, заливающей мне лицо. Это был грандиозная природная феерия, торжество сил стихии, и я, оказавшийся полностью в ее власти, не способный даже защититься от падающих камней, смеялся над собственной ничтожностью и всей той блошиной возней, которой люди посвящают свои никчемные и жалкие жизни.
Гроза оставила меня в покое столь же внезапно, как и налетела, но земли я еще не видел, ее по-прежнему закрывали облака. На мокрой веревке, по которой еще сочилась вода, жумар держался не настолько крепко, чтобы продолжать движение, но стоило рискнуть и пройти к Шторму незамеченным.
Прошло еще не меньше часа, прежде чем я добрался до относительно ровной площадки перед одним из каменных "шипов", где в идеально отшлифованной вмятине скопилась дождевая вода – целая ванна. Я жадно пил ее, встав перед этим искусственным озером на четвереньки, а потом залез в нее целиком, прямо в одежде, и лежал до тех пор, пока меня не стал бить озноб. К счастью, солнце снова показалось из-за туч, напоминая, что сейчас июнь, дело происходит в Крыму, и здесь правит бал оно.
Щурясь от яркого света, я лежал на горячем камне, как на батарее, и одежда высыхала с поразительной скоростью. Ноги заслоняли высотку мидовского санатория. Стоянку,
