— Потому что сейчас ты впервые сказал это без раздражения в голосе.
Он недоверчиво взглянул на меня:
— Неужели?
— Представь себе, — поддразнила я. — И спасибо. Ты тоже классно выглядишь.
Он положил руку на подлокотник кресла и прикрыл себе рот рукой. Хотя я не видела его губ, но смеющиеся глаза говорили о том, что я, видимо, сказала что-то забавное. Я не поняла что, но не стала допытываться, потому что он действительно выглядел шикарно в своем смокинге и черном галстуке.
Было что-то невероятно эротичное в том, что сейчас он выглядел как настоящий джентльмен, пряча за смокингом дикаря с татуировками, которого знала только я. Я исследовала своим языком каждый сантиметр этих татуировок, которые мне так нравились, что я чуть не спросила, что это за воины и почему он решил набить именно эти надписи на своей коже навсегда. К счастью, я вовремя прикусила язык, не перейдя невидимую черту.
Калеб продолжал пристально рассматривать меня, и я даже почувствовала себя неловко:
— Почему ты на меня так смотришь?
Он убрал руку от лица и поднял голову:
— Потому что не стоит смотреть куда-то еще, если в комнате есть ты.
Я лишилась дара речи. Это был самый романтичный комплимент в моей жизни, и пришел он из самого неожиданного источника.
Какое-то время я пыталась успокоиться, собраться с мыслями и придумать остроумный ответ, но передумала. Лучше сменим тему. И я, отступив от своих правил, задала ему личный вопрос:
— Почему ты хмурился, когда смотрел в телефон, когда я вошла?
Если Калеб и удивился этому вопросу, то ничем этого не выдал. Он взглянул на телефон, лежащий на краю журнального столика:
— По прогнозам полеты в Европу возобновятся в конце недели. Но мне, видимо, придется задержаться тут еще как минимум на неделю, — он посмотрел на меня, и тепло (если не сказать счастье) разлилось по моей груди. — Те люди, с которыми я тогда обедал в ресторане…
— Что?
— Один из них — финансовый директор подразделения нашей фирмы в Северной Америке. И он полный кошмар. Не делает ничего. Спускает все задания — все в буквальном смысле — на подчиненных, которые стонут под грузом своей, а теперь и его работы. Подчиненных, которые не имеют нужной квалификации и которым не платят шестизначную зарплату, как ему. Каждый раз, когда я его о чем-то спрашиваю, он меняет тему, потому что не знает ответа. Он ленивый, высокомерный, тупой и… — он резко замолчал, почувствовав, что выходит из себя.
Я почувствовала к нему симпатию. Он был так огорчен.
— Что ты собираешься с этим делать?
— Я ему не начальник. Более того, этот мелкий кусок дерьма считает, что он выше меня, потому что североамериканское отделение приносит больше денег, чем британское.
— Думаю, это справедливо для большинства компаний — наша страна больше.
— Да, но цифры говорят об обратном! Компания здесь должна работать лучше. Подозреваю, он плохо управляет финансовыми рисками, но точно не могу это утверждать, пока не увижу всю документацию. А он меня к ней и близко не подпускает.
— То есть придется устроить скандал, чтобы привлечь внимание больших шишек?
— Да, — он вздохнул. — Только мое ли это дело — привлекать их внимание?
— Твое, — ответила я не задумываясь. — Очевидно же, что ты переживаешь за свою работу и за эту компанию. Ты не кажешься мне человеком, который спокойно будет смотреть на несправедливость и даже не попытается вмешаться.
Забавно, но факт — я и правда так думала. С тех пор как он защитил меня от домогательств тех придурков в ресторане гостиницы аэропорта.
Калеб задумчиво смотрел на меня:
— Десять дней — не такой большой срок.
— Но ты все равно это сделаешь, — улыбнулась я.
Он хмыкнул и ничего не ответил, но внутри я догадывалась, что он этого так не оставит.
Мы обменялись понимающими признательными взглядами, и я почувствовала, как в моей груди начинает что-то расцветать. Этого я и боялась. Мне начинал нравиться мой чертов шотландец?
— Вот вы где, дорогие! — услышали мы знакомый голос и повернули головы в сторону приближающихся к нам Патрис и Данби.
На ней было черное, в пол, облегающее платье, расшитое черным стеклярусом. Она держала Данби под руку. Майкл Данби-старший был одного роста с женой, подтянутый, спортивного телосложения. Его симпатичное моложавое лицо, казалось, не менялось со временем, темные глаза всегда лучились добротой и юмором.
Мы с Калебом встали при их приближении и немедленно окунулись в теплую волну дорогого парфюма Патрис, когда она целовала нас по очереди. Когда Патрис отступила, пришла очередь Данби. Целуя меня, он промурлыкал:
— Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Эва!
— И ты, как всегда, красавчик, Данби!
Он улыбнулся на мой комплимент и протянул руку Калебу:
— Рад снова тебя видеть. Мы дома скучаем по тебе.
Калеб пожал протянутую руку.
— Честно говоря, я так поздно прихожу с работы, что уж лучше поживу в гостинице. Надеюсь, вы не против?
— Нет, конечно, — успокоил его Данби. — Но твоя комната всегда тебя ждет.
— Спасибо, я это очень ценю.
Он снова сказал «спасибо»?
— Тебе правда надо жить у нас, — попыталась уговорить его Патрис. — Наша кухарка Андреа готовит фантастические завтраки. В «Фор Сизонс» таких не подадут.
Калеб изобразил заинтересованность:
— Буду иметь это в виду!
— Договорились, — Патрис отступила на шаг и посмотрела на нас с Калебом оценивающим взглядом. — Вы потрясающе смотритесь вместе. Данби, посмотри, разве они не потрясающе смотрятся вместе? — однако прежде чем Данби успел ответить, она укоризненно погрозила пальцем Калебу: — Хотя, дорогой, я бы хотела лучше видеть твою симпатичную физиономию. Данби, запиши его к своему барберу.
— Нет! — брякнула я.
Патрис была ошарашена моим выпадом, в глазах Данби плясал смех, а Калеб смотрел на меня с понимающей усмешкой в углах рта.
С пылающими щеками я промямлила, обращаясь к Патрис:
— Я имела в виду… что… ну… Калеб сам должен решать. Может быть, ему нравится щетина.
Глядя на нас, Патрис начала что-то подозревать, и, наконец, счастливая улыбка озарила ее лицо:
— Но это давно не щетина, Эва. Это борода.
Я была не согласна. Если просматривается линия челюсти, то считается, что это еще щетина. Какая же это борода? Я вдруг поняла, что уже неприлично долго смотрю на Калеба, а он едва сдерживает смех.
— Хм, а ты, дорогая, смотрю, глубоко изучила этот вопрос? — поддразнила меня Патрис.
