кресло напротив часов с бутылкой шампанского в руках. Буду пить из горла. Хорошо, что за мертвых пьют не чокаясь.
* * *
— Ну привет, — скалюсь, подходя ближе к кушетке. Марк выглядит неважно: его лицо перемотано, ноги и руки фиксированы, как у марионетки. Стоит только один раз дернусь, и все развалится. Но нет, увы, не развалится.
— Ты не удивлен, что я жив? — удивленно спрашивает Марк. Ему трудно повернуть голову, слова смешиваются в кашу из едва различимых звуков.
— Чего ж удивляться, если я и так это знал? — меланхолично замечаю, подходя ближе. Чтобы ОН меня видел.
— И как оно тебе? — О-о-о, слышу в голосе Марка сарказм. Иронизирует, в его-то положение.
— Что? — нарочито спрашиваю. Может, зря так оттягивал нашу встречу? Это же такой кайф, оказывается. Понимаешь, что жизнь этого мелкого человечишки зависит от тебя.
— Неспособность убить меня?
Этот вопрос меня вдруг выводит из колеи. Ляпаю первое, что приходит в голову:
— Это… бесит.
— Ну уж извини.
— Не могу, Марк, прости. Ты будешь спрашивать, зачем оно мне нужно? — набрасываюсь на него.
— Нет, оно мне не интересно, — хрипит он. Ах так⁈ Выдергиваю из-под его головы подушку и, прежде чем положить на его лицо, произношу:
— А я все равно тебе скажу. Думал, деньги только меня интересуют? Нет, это тлен. Так, пыль. Они ничего не стирают, ты в курсе? Я все,… помню! Все. Я мог бы простить Дэна за его пафос, но я никак не могу простить тебя за то, что в ту ночь, шестнадцать лет назад три месяца пять дней и восемь часов назад ты был там. Ты не в курсе, а я всех остальных на тот свет отправил. Только гниды эти никому не интересны. А ты — мозоль, которая никак не желает проходить. Ты всегда мне напоминал о той ночи. Прости, мне надоело болтать. Давай ты наконец-то умрешь, и я наконец-то забуду то дерьмо, которое меня окружают? — с силой прижимаю подушку к лицу Марка, он дергается. На секунду становится его нестерпимо жаль, но я подавляю это чувство. Тихо шепчу скорее себе, чем ему: — Этот мир не выносит нас обоих.
А потом что-то хрустит. Резко, громко, после чего мир погружается в темноту.
* * *
Николь
Перепрыгиваю через Глеба и сдергиваю подушку с лица Марка. Приборы над его головой пикают слишком часто.
— Врача! Срочно! — кричу во все горло. — Пациенту плохо!
Медики появляются через минуту. Медсестры ошарашенно смотрят на валяющееся под ногами тело и осколки бутылки с физраствором, которая почти проломила череп Глебу.
— Что здесь происходит? — восклицает подошедшая еще одна медсестра. Врач возится у Марка, отдает короткие команды. Одна медсестра выбегает и вскоре возвращается.
— Этот… человек пытался убить вашего пациента, — с трудом выдыхаю. Сердце рвется из груди при виде Марка, которому плохо. — Ментов вызовите. Этот человек совершил покушение.
Третья медсестра кивает и уходит, чтобы вскоре возвратиться с двумя крепкими парнями в хирургических костюмах. Они оттаскивают все еще бессознательного Глеба, а я припадаю к койке Марка.
— В реанимацию не нужно, пациент стабилизировался, — как-то по-доброму говорит врач, положив руку мне на плечо. — Не переживайте.
— Можно я останусь? Пожалуйста! — слезно прошу.
— Только на полчаса до тех пор, пока не приедут полицейские. Еще нужно проверить ваши показания. Дурдом посреди ночи. Одно ясно: проникновение постороннего не говорит в пользу нашей охраны.
Однако, слишком много общения с правопорядком получается у меня за последнее время. Меня мурыжили около часа, потом с трудом взяли показания у Марка. Но Глеба забрали, хотя я этого и не видела.
— Он не отмажется, — с трудом хрипит Марк. Хорошо бы оставить его, но мне так важно сказать то, с чем я пришла.
— Марк… — вдруг все слова разом вылетают из головы. Как сказать? Может, отложить на потом? А вдруг это «потом» не наступит?
— Да, крошка?
— Я беременна, — выдыхаю.
Эпилог
— Ма-а-ам!
Зажмуриваю глаза и делаю вид, что сплю, хотя улыбку сдержать невероятно сложно, потому как знаю, что очень скоро прозвучит снова это пресловутое:
— Ма-а-ам!
Как только Олежка понимает, что я не реагируют, он действует по проверенному пути:
— Па-ап!
— Сыночек, сейчас только шесть утра, — стонет Марк. Только когда бы это помешало нашему малышу?
— Па-ап!
— Ни-и-ик…
— Не-а, сегодня твоя очередь, — отвечаю с блаженной улыбкой, так и не открыв глаза. У меня есть еще целых два часа на сон, ибо в нашей семье правила простые: чье дежурство — тот и развлекает сына, который последний месяц решил просыпаться ни свет ни заря. Он же не знает, что мы с его папой очень поздно ложимся…
— Па-ап! — радостно пищит Олег, заметив, что один из родителей подает признаки жизни.
Марк отрывается от кровати. Тихонько приоткрываю глаза, просто чтобы полюбоваться. Муж берет сына на руки. Обнаженный до пояса и с малышом на руках. Ах, кто бы знал, как же это сексуально выглядит! Скоро пожалею, что пытаюсь спать.
— Знаю этот взгляд, — смеется Марк, резко обернувшись, а я так разомлела от его мужественности, что даже не пытаюсь укрываться.
— Хочу, — шепчу одними губами, но он слышит. Его взгляд темнеет, а грудная клетка поднимается чаще.
— Ненасытная, — улыбается краешком губ.
— Па-ап! — требует сын прямо в ухо отцу.
— Иду я тебя кормить, иду, — вздыхает Марк. — Эта требовательность — точно не моя генетика.
— Ой, ну да, — теперь смеюсь я, поглаживая округлившийся живот. Пять месяцев назад Марк заявил, что большая разница между детьми — это плохо и ведет к разногласиям. Теперь я с удовольствием представляю, как два детских голоса одновременно пищат «Па-ап!».
— Ты, кстати, зря валяешься. Забыла, что ли, что обещала Лике поехать с ней на примерку свадебного платья?
— Она вроде хотела позже, нет? — хмурюсь. С этой беременностью все из головы вылетает. Хорошо, что есть Марк, который все помнит. Тем более они с Ликой так подружились, что она попросила его вести ее к алтарю через четыре месяца. То, кстати, снова будет зима.
— Не-а, — Марк показывает мне язык и выходит из комнаты. Сын радостно лепечет ему о чем-то своем.
Скажите мне, можно ли быть счастливее? Мне так хорошо, что в груди от счастья печет.
Удивительно, как случайные события меняют ход нашей истории. Лика очень скоро будет носить фамилию Родионова, хотя была уверена, что не проживет и года. Я думала, что не переживу в обществе Марка лишней минуты, а теперь не представляю, как быть без него.
Он — мой. Я — его… ошибка, страсть, любовь.
