Книга Талисман Империи - Георгий Григорьянц

– Клянусь! – Громкий голос Гатерия отозвался эхом под сводами зала.

– Что ж, римлянин, ты и твои потомки, как и мы все, теперь в ответе за будущее.

Лоллий и Геката на вилле с нетерпением ждали Гатерия. Пьяный легат, не находя себе места, бродил по комнатам и бубнил:

– Гатерий негодяй! Поселился во дворце, гуляет с царевной в саду, забавляется на соколиной охоте, участвует в пирах, а результата как не было, так и нет! Задание провалено, я застрял на краю света – того и гляди, сожрут львы, которых здесь хватает! – Легат в ярости ударил кулаком по столу: – Карьера загублена… Геката, знаешь, что пишет Тиберий? Его из-за меня сослали на Родос и без Палладиума не допускают в Рим. – Схватив восковую табличку, зачитал: «Лоллий, император тобой очень недоволен, требует результат… Ты поплатишься головой…»

– О, Лоллий, шпионская операция разыгрывается не по твоему сценарию. – Геката презрительно усмехнулась. – Похоже, мальчишка потерял рассудок от царевны и забыл о долге римского офицера.

– Придется напомнить. – На лице легата возникло выражение мстительного злорадства. – Я послал за ним.

– Легат, держи себя в руках! – нравоучительным тоном сказала Геката. – Злость выдает страх и блокирует разум, позволяя неприятностям причинять страдания.

– Злость полезна, – сердито отозвался офицер, – гнев стимулирует поиск спасительного выхода из безвыходной ситуации.

Однако слова колдуньи немного успокоили, мышцы лица расслабились, и, взяв под контроль эмоции, римлянин осушил очередной кубок вина и, развалившись в кресле, задремал.

Вскоре появился Гатерий. В белой, подпоясанной кожаным поясом тунике и красном плаще, с коротким мечом гладиус на боку он выглядел молодцевато и уверенно:

– Легат, ты вызывал меня!

– Пришел! – встрепенулся Лоллий, процедив сквозь зубы: – Давно тебя не было. Выкладывай, что удалось узнать!

– Насчет Палладиума ничего нового. Царевна не знает, где тайник.

Легат резко распрямился. С нескрываемым раздражением подошел, схватил военного трибуна за грудки и притянул к себе:

– На краю смерти не пристало лгать. Обманывая меня, оскорбляешь императора. Сдается, тянешь время, но твои выдумки выслушивать надоело. – Лоллий деловито достал свой гладиус и приставил острие меча к горлу трибуна. – Кровью смоешь позор…

Геката подала голос:

– Лоллий! Дай хотя бы мальчишке раскаяться.

– Раскаяние ему не поможет!

Меч легата впился в шею юноши. Появилась кровь. Гатерий, затаив дыхание, замер, прижался спиной к стене и неотрывно смотрел на клинок, готовый вонзиться в горло. Подняв глаза, увидел испепеляющий гнев загнанного в угол Лоллия.

– Эгида! – прохрипел юноша.

Взгляд нетрезвого Лоллия стал медленно преображаться от недоверчивой настороженности до оценивающего прищура, и, все еще удерживая лезвие у горла трибуна, он обернулся к гречанке. Она укоризненно сказала:

– Легат, у него есть для нас информация. Подожди, не убивай, дай мальчишке высказаться.

Лоллий опустил меч и, хмуро поглядывая на парня, оттолкнул от себя:

– Слушаю!

Гатерий, схватившись за шею, почувствовал струйку крови, но все же не потерял самообладание:

– Царь Тигран готов передать императору Эгиду при условии возврата царевне Эрато ее амулета «Узел Исиды». Для нее эта вещица дорога как память о матери.

Лоллий и Геката переглянулись. Неужели накидка, принадлежавшая богу Зевсу и обладавшая волшебными защитными свойствами, окажется в их руках! Мучениям в Армении, на которые их обрекли, придет конец.

– Легат, – продолжал военный трибун, – решить этот вопрос было крайне сложно, но мне удалось. Теперь все зависит от тебя. Пусть вернут амулет, и император получит то, что принадлежало богам.

– Дорогой, – у Гекаты, страстно смотревшей на Лоллия, горели глаза, – все, в чем мы нуждаемся, – лишь примитивная поделка, которая ничего не стоит. Неудобства, которые претерпели мы в Армении, компенсирует Эгида, и наслаждайся благополучием и беззаботной жизнью в Риме!

Неприязненно смерив взглядом военного трибуна, легат процедил:

– На этот раз отпускаю, но имей в виду: твоя жизнь висит на волоске. Обманешь – найду и убью, а твоего отца, сенатора, женатого на сестре Агриппы, и братьев твоих казнят за предательство. Тиберий позаботится.

Юноша вымученно улыбнулся:

– Поспеши, Лоллий. Время бежит и уносит реальность.

Глава 20

Границы повиновения царю у Вахинака были достаточно размытыми. Теперь, когда соратника Санасара не стало, ему приходилось одному заниматься триединой задачей – свергнуть монарха Армении, подружиться с Римом и возвести на престол недалекого Арата. Вахинака, не имеющего к династии Арташесидов никакого отношения, устраивала должность негласного правителя Армении, но для этого, как намекнул Лоллий, нужно найти и передать императору Палладиум. Что ж, он выполнит эту задачу, а потом, получив доступ к армянским сокровищам и магическим вещам, наладит прямую связь с богами (кто-то же знает, как проникнуть в земное обиталище богов!), чтобы однажды проснуться самым могущественным человеком Земли, заставив содрогнуться народы от ужаса его правления. Мысли, от которых голова шла кругом, будоражили воображение, перспективы потрясали: боги будут ему покровительствовать, а он удостоит человечество благоволения.

– Монархия должна уступить место аристократии, – мечтательно сказал он.

Одноглазый Дживан, подручный Вахинака и по совместительству тайный агент парфян, потягивая вино, был в недоумении. Глаз, прикрытый повязкой, он потерял в поединке с Руфусом, поэтому часто заморгал другим глазом:

– Как же без царя?

– Не будет распрей между царем и знатью. – Вахинак откровенничал: – Я стану диктатором, или эфором46, как в Спарте, и представителем бога Арамазда на земле, царя же сделаю руководителем религиозных церемоний.

– Ну, понятно, ты же не царских кровей!

Проглотив колкость глупого соглядатая, Вахинак продолжил мечтать:

– А потом будет большая война с Римом, из которой я, великий завоеватель, выйду победителем. Знаешь, как стать великим? Гениальность на грани безумия плюс немного упорства, и вселенная падет к ногам достойного.

– Ты, Вахинак, сильно удивил, – только и произнес Дживан, подумав: «Между безумцем и гением особой разницы нет».

– Дживан, скоро ты мне понадобишься, а пока пойду, помолюсь Арамазду.

Подойдя к храму, Вахинак вытащил из кожаного мешочка золотую монетку и подал ее жрицу, который стоял перед входом. Ему разрешили спуститься в особый подвал. Под храмом – грот, в котором витал дым еловых дров, ладана, опия и белены, стояли кувшины с галлюциногенными снадобьями и банки с пауками. В свете горящих свечей царедворец увидел прорицателя, сидящего к нему спиной на треножнике. Не очень старый мужчина с растрепанными черными волосами и бородой, с бескровным худощавым лицом и в грязной хламиде, услышав, что кто-то вошел, возвестил: «Требуй пророчеств! Скорее!» – и протянул руку. Царедворец вложил в нее монетку.

– Что ты хочешь знать? – Голос жреца-прорицателя был монотонный и бесцветный.

Помедлив, Вахинак, все же спросил:

– Достигну ли я вершины славы?

Лицо жреца вытянулось, и он вновь протянул руку, в которую упал новый золотой. Спрятав золото, жрец взял глиняную чашу и выпил содержимое. Весь его вид изменился, лицо исказилось, сильный кашель начал сотрясать грудь, он стал мысленно передавать богу вопрос, стараясь уловить ответ, и наконец, получив откровение, сообщил:

– Если владычество свергнуть, Карфаген будет разрушен, а стрела пронзит грудь.

Прорицатель вмиг обмяк, руки его безвольно упали, и он, казалось, заснул. Делать здесь больше было